Коснется небес земля,
И новое исчисление
Начнётся опять с нуля –
Бесконечных начал мгновенье.
Там где-то среди камней,
Где когда-то звезда упала,
Считает Пернатый Змей
Эпохи Любви начало. (С)

Спасибо всем, кто открывал новое, помогал и был рядом, когда это было нужно.

Спасибо недоброжелателям - вы делали меня сильнее и держали в тонусе.

Подведение итогов несколько отдает некрологом, посему я не стану этого делать. Старый год уходит, а de mortuis aut bene aut nihil .

Пусть Новый год будет для Вас радостней, плодотворней, интересней, ярче и вообще - лучше, чем предыдущий. Удачи и счастья, любви и изобилия, исполнения задуманного и новых нехоженых тропинок.

Собственно, первый мой (или вернее сказать, новый ) опыт в практиках Рёккатру.

Странно, но интересно. Продолжение однозначно следует.

Один человек построил башню из камней старых развалин. И люди стали восхищаться ею и спорить, откуда камни и как она была построена. А потом в пылу споров раскатали ее по камешку, чтобы разрешить свои сомнения, да ведь, кроме того, на многих старых камнях были остатки чудесной резьбы, которыми иначе нельзя было полюбоваться. Башни не стало. А жаль - ведь она была высокая и красивая, и с ее вершины было видно Море. (c)

Я на 100% согласен с БГ - "Трепет у меня вызвала книга. Никакие экранизации никогда и рядом лежать не будут".

"Шаманский оракул птицы Хан-Херети и знаки Ворона – Кускун-хээ" основан на реальном этнографическом материале тюркоязычных народов Центральной Азии, преимущественно, на устном фольклоре тувинцев Монголии, зафиксированной немецким этнографом Эрикой Таубе. (C)

Создателя оракула Оларда Диксона я скромно полагаю на данный момент одним из наиболее интересных и вменяемых авторов и практиков (кроме, пожалуй что, Кенин-Лопсана) , исследующих сибирский шаманизм (не в академическом ключе, естественно, тут до исследователей царской России и Союза нам еще ой как далеко, хотя есть и приятные исключения - Жеребина, Харитонова, Потапов). Со мной вполне можно не согласиться, но я далеко не первый год отслеживаю печатную продукцию по данной теме, посему моя заявка отнюдь не голословна :)

Куплен оракул был уже довольно давно, но вплотную поработать с ним до сих пор не срасталось, даром что на каникулах была задумка вдумчиво поглядеть на него и на его пещерного собрата. Этой ночью внезапно сраслось:)

По первым впечатлениям - любопытная система, однако ж придется поглубже забуриваться в тувинский фолк, поскольку некоторые мифологические образы из системы Хан-Херети (тувинское наименование Гаруды , кстати сказать) мне не вполне знакомы, хотя интуитивно понятны . Будь я испорчен И-Цзином, было бы сложно, но в этом смысле мне бояться нечего, поскольку китайские гексаграммы в мою жизнь вошли довольно давно и пробыли в ней весьма недолго :)

Remington 870 Express Combo

Производится в США с 1950 года. Недавно компания Remington Arms Company, Inc отпраздновала выпуск десяти миллионного экземпляра этой модели.

Ему посвящено 500-исотстраничное обсуждение на Ганзе.

История его приобретения - это отдельная сказка с неожиданным хэппи-эндом в конце.

Remington 870. Все таки он стал моим первым ружьем.

В программе:
-Восемь Навыков Мастера рун
-Руническая магия
-Рунетейнны и рунические сакральные слова
-Вязаные руны и гальдраставы
-Варианты практик

В качестве "приятной добавки" - немного о магии англосаксонских рун и о практиках создания "Шлемов Ужаса".

Контакты для записи на семинар прежние

...мне вспоминается бессмертный Гашек

"Вы говорите, как будейовицкий жестяник Покорный. Тот, когда его спрашивали: «Купались ли вы в этом году в Мальше?» — отвечал: «Не купался, но зато в этом году будет хороший урожай слив». А когда его спрашивали: «Вы уже ели в этом году грибы?» — он отвечал: «Не ел, но зато новый марокканский султан, говорят, весьма достойный человек»".

В рамках общей передачи первых этажей в нежилой фонд, по соседству со мной теперь располагаются юридическое агентство "Асгард" и магический салон. Не знаю, что меня восхищает больше, однако горящая около последнего ввечеру черная свеча мне определенно понравилось.

Мракобесие и джаз, епт.

В сумерках Лунин пристал к берегу, чтобы переночевать. Место было удачное – высокий берег, поросший поверху старыми деревьями. Под обрывом тянулась широкая полоса песка, утрамбованного у воды и мягкого, рассыпчатого, прогретого солнцем ближе к обрыву. Кое-где на песке лежали стволы свалившихся сверху деревьев – река постепенно размывала высокий берег. Лунин привязал катер к черному, ушедшему корнями в воду пню. Катер легонько мотало на мелкой волне. Палатку он решил разбить наверху. Там не будут досаждать москиты – снизу было видно, как гнутся от ветра вершины деревьев.

Лунин приторочил палатку на спину и начал подъем. Обрыв был сложен из рыхлого песчаника и слежавшегося, но предательски непрочного кварцевого песка. Лунин цеплялся за корни и колючие кусты, которые поддавались с неожиданной легкостью, и приходилось прижиматься всем телом к обрыву, чтобы не сползти обратно.

Никто не мешал Лунину остаться внизу и переночевать в катере, но Лунин предвкушал час отдыха, неспешных размышлений и воображаемой разборки сегодняшних трофеев. Трофеи остались на катере, но Лунин знал их наизусть. Да и не находки были важны сейчас, а связанная с ними возможность подтверждения идей, которые еще не успели отстояться и стать теорией.

Наверху дул свежий, набиравший силу над зеркалом реки ветер. Дальний берег уже утонул во мгле. Ветер разгонял москитов. Поставив палатку и перекусив, Лунин уселся спиной к корявому стволу, свесил ноги с обрыва.

Где-то неподалеку перекликались птицы. Треснул сук. Лунин слышал голоса леса, но они не мешали ему. Он знал, что в случае опасности успеет одним прыжком достигнуть палатки и включить силовое поле. Лунин нагнулся и поглядел на катер. Тот тоже в безопасности. Катер казался сверху маленьким, словно жучок, прибитый к берегу волной. Лунин почувствовал приближение приступа одиночества, преследовавшего, как болезнь. Здесь не было своих. Только чужие. И геологи, которые тоже где-то в тысяче километров отсюда разбили сейчас палатки и сидят около них, прислушиваясь к звукам леса или степи. И ботаник тоже ночует где-то. Один.

Лунин поглядел наверх. Словно знал, что именно сейчас Станция пролетает над ним. Станция была яркой звездочкой. Но не более как звездочкой. Можно заглянуть в палатку и вызвать Станцию. И спросить, например, какая здесь завтра будет погода. Ответят, пожелают спокойной ночи. Диспетчеру скучно. Он ждет не дождется, когда наступит его очередь спуститься вниз. Он геолог. Или геофизик. Ему кажется – планета так интересна и богата, что ему некогда будет почувствовать свое одиночество. Может, он прав. Наверное, Лунин исключение.

Эта планета могла быть другой. Совсем другой. Может быть, из-за сознания того, что Лунин нечаянно овладел ее невеселым секретом, он и мучился одиночеством.

На Станции он единственный палеонтолог. Сначала он работал вместе с партией геологов. Потом оставил их. Все равно он мог лишь угадывать, чего ждать, вести самую предварительную разведку. Не более. Искать планомерно, делать открытия, подготовленные временем, предстояло другим. На долю Лунина оставались случайности и догадки. Одна из случайностей произошла вчера. Вторая сегодня утром.

Утром он нашел вторую стоянку. Она оказалась не старше, чем вчерашняя…

– Ух, – послышалось в кустах. Такое «ух» могло значить лишь одно – сигнал к нападению. Лунин метнулся к палатке, успев подумать, что плуги, к счастью, никогда не нападают молча. Всегда оставляют тебе секунду на размышление. Правда, не более секунды.

Он не успел спрятаться в палатке. Плуги бросились к нему из-за стволов и сверху, с вершин деревьев. Падая под тяжестью горячей шерсти, Лунин дотянулся до кнопки силовой защиты, и поле придавило к земле ноги чуть ниже колен. Он рванул ноги, стараясь поджать их, но это оказалось трудно сделать – не столько из-за поля, сколько потому, что один из плугов успел вцепиться лапой в башмак и тянул к себе. Остальные – трое или четверо – бились о невидимую стенку, отделявшую их от Лунина.

В полумраке было видно, как светятся красным их слишком большие по земным меркам глаза. Оттого выражение яростных морд казалось двусмысленным – глаза никак не вязались с оскалом клыков и морщинами, топорщившими редкую шерсть на низком покатом лбу. В глазах виделись удивление, растерянность и даже жалоба. Но плуги лишены жалости и милосердия. Они непобедимые и мрачные хищники, господа ночи. Величина и форма глаз – необходимость. Они видят почти в полной темноте.

Башмак остался в лапе плуга, и тот сразу вгрызся в него, но насладиться добычей не успел. Другой плуг, покрупнее, преисполнился зависти. И плуги забыли о Лунине. Он знал, что забыли ненадолго – вернутся. Но пока они рвали башмак.

Лунин устроился у входа в палатку и нашарил сзади себя кинокамеру. Луч света, вышедший из нее, обозначил лишь черный громадный ком, шевелящийся, словно рой пчел, – плуги дрались. И тогда из-за дерева вышел крупный матерый самец. Он шел на задних лапах и ставил их уверенно и прочно. Он не смотрел на пустую драку: его интересовала добыча покрупнее – палатка и человек в ней.

Плуг не обращал внимания на свет – лишь зрачки сузились до ниточек, и Лунин, глядя на него сквозь видоискатель камеры и поджимая разутую ногу, невольно улыбнулся. (Когда первые фотографии этих гигантских обезьян прибыли на Станцию, доктор Павлыш с «Космоса» сказал совершенно серьезно: «Там побывал Густав Плуг». Густава Плуга знали многие. Он был главным врачом на «Земле-14» и отличался ангельским характером, умением отыскивать болезни у самых здоровых на вид космонавтов – и устрашающей внешностью. Он был похож на черную гориллу. Только в очках. Тогда-то Павлыш нарисовал на фотографии очки, и питеков назвали плугами.)

– Здравствуйте, доктор Плуг, – сказал Лунин медленно подходившему зверю. – Я кажусь легкой добычей? Со мной можно поступать по законам джунглей? Ну так постарайтесь вообразить, что и я могу вас съесть…

На мгновение Лунину показалось, что силовое поле может отказать. Он даже вытащил из-под себя босую ногу и ткнул ею вперед. Нога уперлась в преграду. Тут же Лунин подумал, что завтра придется слетать на Станцию. Босиком здесь долго не проходишь.

Вожак распластал лапы по невидимой стенке и прижал к ней морду. Он исходил злобой. Лунин внушал ему воспоминания. И именно поэтому Лунин сегодня относился к плугам без того интереса, с каким привыкший жить в поле исследователь относится к неразумной жизни вокруг. Сегодня Лунин испытывал некоторые весьма обоснованные подозрения. Подозрения внушили стоянки.

Их было пока две. Вчерашняя, в распадке, на склоне, где несколько неглубоких пещер смотрели на травянистую лужайку. В одной из пещерок Лунин вчера обнаружил следы копоти, а на полу, под пометом летучих мышей, кухонные отбросы – разбитые кости, золу и осколки кремня. Часа через полтора, опомнившись и отдышавшись от возни с камерами и фиксаторами, Лунин вызвал Станцию и сообщил дежурному о находке. Говорил Лунин спокойно, буднично, и поэтому сначала дежурный не осознал значения его слов.

– Записываю координаты, – отвечал дежурный равнодушно, как по нескольку раз за день отвечал различным группам, каждая из которых была уверена, что ее сегодняшнее открытие войдет в историю. – Палеолитическая стоянка… Предварительный анализ кухонных отбросов… восемьсот-девятьсот лет плюс-минус пять… Постой, – сказал тут дежурный. – Какие кухонные отбросы?

– Кости, – пояснил Лунин. – Зола.

– Ты что хочешь сказать?..

– Сообщение принято? Продолжаю работу, – сказал Лунин и отключился, представляя себе, как суматоха, вызванная его сообщением, прокатывается волной по Станции, отрывает от срочной и недавно еще Самой Важной Работы физиков, астрономов, зоологов, перекидывается на планету и становится достоянием работающих внизу групп. «Послушай, ты знаешь, что Лунин нашел?»

Минут пять прошли спокойно. Лунин не заблуждался относительно этого спокойствия. Он сидел на валуне и ждал событий.

– Лунин, – произнес голос в рации. – Ты слышишь меня?

Говорил Вологдин, шеф экспедиции.

– Слышу, – ответил Лунин, покусывая тонкую травинку.

– Ты не ошибся?

Лунин игнорировал такое предположение.

– Лунин, ты чего молчишь?

– Я уже послал сообщение.

– Но ты уверен?

– Да.

– Мы вышлем тебе группу?

– Пока не надо. Ничего особенного не произошло.

– Вот это да.

Лунин представил, как вся Станция стоит за спиной у шефа и слушает разговор.

– Послушай, Вологдин, – сказал Лунин. – Я нашел палеолитическую стоянку. Но не знаю, кто был ее хозяином. Стоянка, по нашим масштабам, свежая. Значит, если даже на планете есть разумные существа, то они на уровне троглодитов. В ином случае мы отыскали бы их уже давно.

– Но почему раньше никто не видел даже следов?

– А что мы знаем о планете? Работаем здесь всего третий месяц. И нас горстка.

– И все-таки планета уже вся заснята, и любое свидетельство…

– Они, наверное, живут в лесу.

– Может, это плуги?

– Не надейся. О плугах тебе расскажет Ли. Он за их стаей следил две недели. Жуткие звери, чуть поорганизованнее горилл, зато вдесятеро злее и сильней. Отлично обходятся без огня.

– Так ты справишься?

– Да. Можешь прислать капсулу. Я положу в нее пленки. Сами посмотрите, своими глазами. Но ничего сенсационного не обещаю.

– Сейчас высылаем. Ты, по-моему, недооцениваешь значение открытия.

– Это даже не открытие. Я наткнулся на стоянку внезапно. Но в любом случае пройду теперь вниз по реке. Может, еще что-нибудь увижу.

Капсулу за пленками прислали ровно через двадцать минут. Лунин к тому времени как раз перебрался на катер, чтобы пообедать. В капсуле обнаружилась записка от Володи Ли. Частного характера. «Послезавтра кончаю обработку темы. Могу присоединиться». На записку Лунин отвечать не стал. Сможет – прилетит.

В течение дня его еще раз десять вызывала Станция. Как будто Лунин нашел не следы палеолита, а по крайней мере город с железной дорогой. И через каждый час должен находить по новому городу.

Так и прошел день. И вот сегодня утром он обнаружил вторую стоянку. Может быть, он даже пропускал палеолит раньше. Не рассчитывал найти. Искал кайнозой, в одном месте наткнулся на триас. А на следы человека не смотрел. Теперь же глаза крутились, словно радарные установки. Нет ли скола на куске кремня? Не вход ли в пещеру – темное пятно на обрыве?

Стоянка оказалась небольшой, отбросов мало. Зато в яме, полузасыпанной песком, Лунин отыскал первый череп. И остатки скелета. Череп пришлось собирать по кусочкам – он был раздроблен сильными зубами хищника. А может, зубами сородичей. Стоянка принадлежала гуманоидам. Лунин оказался прав – они не имели никакого отношения к плугам. Вдвое ниже плугов, куда тоньше в кости, с покатым лбом и скошенным подбородком, они все же были куда ближе к разумным людям, чем черные обезьяны. Покружившись по стоянке, Лунин нашел еще несколько человеческих костей. И смог предположить, что жители ее подверглись нападению. Причем враги не только перебили, но и сожрали обитателей стоянки.

Потратив несколько часов на сбор и фиксацию трофеев, на прием и отправку капсул, на разговоры с нахлынувшими на катерах и флаерах визитерами, Лунин пошел дальше. Уже тогда у него появились первые подозрения, но проверить их он не мог. В этом поясе водились медведи и хищники, схожие с крупными волками. Ни те, ни другие не собирались, как установил Ли, в стаи. И вряд ли они могли перебить всех жителей стоянки, числом более десяти. Убить, разодрать буквально на мелкие клочки. Оставались плуги.

И вот теперь, сидя в палатке и глядя на яростную, в пене, морду вожака-плуга, Лунин испытывал к нему почти ненависть.

Природа жестока к разуму. Еще не окрепнув, не научившись толком осознавать собственное потенциальное могущество, он оказывается среди сильных врагов, и борьба с ними все время нависает дамокловым мечом над самим существованием разумной жизни. Враги – и здесь, и на Земле – всегда зубастее и нахальней, чем предки разумных существ. И нужно перехитрить их, спрятаться от них, выжить… хотя без сильных врагов тоже не станешь разумным.

А плуг все не желал отказываться от добычи. Лунину даже казалось уже, что плуг отождествляет его с троглодитами и относится к нему не только как к добыче, но и как к злейшему врагу, существу, с которым не поделишь власть на планете.

К вожаку присоединились остальные плуги, которые благополучно разделались с башмаком, и в конце концов, когда Лунину надоело глядеть в мохнатые озлобленные морды, он дал ослепляющую вспышку, и плуги разбежались.

Заснуть сразу не удалось. Вызвал Володя Ли. Он, оказывается, уже закончил исследование царапин на костях людей. Следы соответствовали зубам плугов. Обвинение подтвердилось. И, засыпая наконец, Лунин понял, что положение его на этой планете изменилось. Он не только исследователь. Он должен стать и защитником. Наверное, людей здесь осталось не так уж и много. Плуги оказались более опасными врагами, чем пещерные медведи для наших предков.

На следующий день пришлось вернуться на Станцию. Из-за башмака. Показалось неудобным просить дежурного: «Пришли мне, голубчик, в капсуле правый башмак сорок второго размера, желательно черный. Мой плуги съели». Да и надо было посоветоваться с Ли и шефом и получить флаер хотя бы недели на две, чтобы обшарить на бреющем полете бассейн большой реки.

А потом Лунин с Ли три недели обследовали бассейн, возвращаясь на Станцию, чтобы разобрать материалы. И попытались опровергнуть выводы, к которым их толкали новые находки.

Плуги пришли сюда тысячи четыре лет назад. Совсем недавно. Может быть, с другого континента, где их видимо-невидимо. К тому времени первые люди на планете уже научились обкалывать камень и зажигать огонь. Люди не были готовы к войне с громадными обезьянами, организованными в яростные стаи, видящими ночью как днем, с такой толстой шкурой, что каменные наконечники копий не могли ее пробить. Разбросанные по лесу горстки людей становились одна за другой жертвами яростных нападений. Тысячу пятьсот лет, тысячу лет, восемьсот лет насчитывали покинутые и разоренные стоянки. И наконец, на берегу большого мелкого озера, среди торчащих, словно растопыренные пальцы, сизых скал Лунин нашел поле одной из последних, если не последней битвы. Здесь погибло более восьмидесяти людей. Тут же валялись и кости плугов. Люди научились объединяться, но, видно, опоздали. Битва датировалась полутысячелетием назад. Плюс-минус десять лет. Поиски можно было прекращать. Ни одного человека на планете не осталось.

– Эх, поспешить бы, – сказал кто-то из физиков. – Мы бы их силовым полем прикрыли.

– Пятьсот лет назад?

– А может, еще в прошлом году последние здесь скрывались? Мы же не знаем.

– Вряд ли, – усомнился Ли.

– Я понимаю, – вздохнул физик. – И все-таки жалко младших братьев.

На следующий день Лунин вылетел на большую стоянку у обрыва, где из розоватого песчаника вывалились на берег речушки черные конкреции и аммониты высовывались из обрыва, словно завитые рога горных баранов. Там была пещера, у которой тоже лет восемьсот назад шумела битва, наверное, короткая, ночная, как и все битвы, когда в свете костра у пещеры крутились, рычали плуги и, сопя, отмахивались от ударов копий, растаскивали камни, которыми люди завалили вход в пещеру.

Лунин осмотрел все закоулки пещеры, разыскивая следы долгой жизни, подобрал рыболовный крючок из согнутой и обточенной кости, нашел выдолбленный камень, куда с потолка пещеры капала вода. Второй, дальний ход в пещеру был широким, и солнце заливало плоский песчаный пол и гладкие стены. У одной из стен лежал обтесанный камень. Над ним были рисунки. Первые рисунки, найденные на планете. Лунин затаил дыхание, словно опасался, что от дуновения воздуха рисунки могут осыпаться, пропасть.

Кто-то выбрал эту стену, чтобы выразить на ней свое удивление перед миром, остановить движение, заколдовать его волшебной силой единства с этим миром и зарождающейся властью над ним. Там был нарисован медведь – горбатый, с неровными вертикальными полосками под брюхом, изображавшими длинную шерсть. Были смешные человечки – две палочки ножек, две палочки ручек. Человечки куда-то бежали. Была лодка и над ней солнце. Песчаник и мел надоумили художника (а может, он был и первым жрецом?) пользоваться разными красками. Солнце было красным, человечки белыми.

Лунин медленно продвигался вдоль стены, читая все новые рисунки. Черный плуг. Сутулый и оскаленный. Плуг был маленький. А рядом большой красный человек, который пронзил плуга копьем. Рисунок был неправдой. Искусство, еще не родившееся толком, уже начало мечтать.

И у Лунина испортилось настроение.

Он вспомнил, что камера осталась во флаере и надо возвращаться туда.

Но перед тем как уйти, он выглянул наружу, нет ли там других рисунков. Рисунок был. Один. Плоская глыба, нависшая над стеной у входа, сохранила его от дождей. Рисунок был крупнее других, свободнее в линиях, будто вне пределов пещеры художник мог отступить от канонов, рождающихся вместе с искусством.

Это был олень. Красный олень, нарисованный легко и небрежно, запечатленный памятью художника в момент прыжка.

Лунин бежал к флаеру. За камерой. У него даже защемило сердце. Он свыкся уже с тем, что разум на этой планете погиб, только успев родиться. И сожаление по этому поводу и даже раздражение против плугов были несколько абстрактными. В конце концов, перед ним был исторический факт.

А существование оленя, его полет разрушили ход абстрактного мышления. Окончательность смерти разума стала трагедией, задевшей самого Лунина. И оттого родился страх перед возможной гибелью красного оленя. От землетрясения, дождя – черт знает от чего.

Он сказал только, включив на секунду рацию: «Нашел наскальные рисунки. Сниму, зафиксирую, потом выйду на связь. Ждите». Схватил камеру, консервант и поспешил обратно. Он шел быстро, но осторожно, стараясь не наступить на кости и осколки камней. И когда до второго выхода из пещеры оставалось несколько шагов, замер. Ему показалось, что там кто-то есть. Да, он теперь уже ясно слышал сопение. Лунин закинул камеру за плечи, положил ладонь на бластер, заряженный парализующими патронами. Сопение не смолкало. Будто маленький паровоз разводил пары под скалой. Лунин на носках дошел до края пещеры и выглянул.

Худшие его опасения оправдались. Перед красным оленем сидел на корточках громадный черный плуг и старался уничтожить рисунок. Лунин поднял бластер. Еще не поздно. Но не выстрелил.

Он заметил в лапе плуга кусок мела. Лапа дрожала от напряжения. Сопя, подвывая, скалясь, плуг царапал мелом по стене. Как раз под красным оленем. Он уже провел почти прямую горизонтальную линию, от нее пошли короткие палочки вверх. Палочек было четыре, разной длины, одна из них не достала до горизонтальной линии, и плуг принялся тыкать мелом в стену, стараясь белыми точками соединить палочку с линией, прежде чем продолжить свой изнурительный труд.

И Лунин понял, что же старается плуг изобразить на стене. Того же оленя, но белого и перевернутого вверх ногами, убитого, ставшего пищей.

Плуг взялся за задачу, которая оказалась ему не по плечу. Ни лапы его, ни глаза не были подготовлены к тому, чтобы снимать копии с произведений искусства. И тем более творчески переработанные копии.

Плуг возил куском мела у конца горизонтальной линии – получилась звезда. Это была голова оленя. Не важно, что она не была похожа на голову, – Лунин и плуг признавали за искусством право на условность.

Плуг отодвинулся от стены, склонил морду набок и замер, наслаждаясь лицезрением рисунка. В нем зарождалось тщеславие. В палочках он видел громадную, теплую еще тушу оленя и потому не искал сравнений с тем, что умели делать уничтоженные враги. Теперь оленю не убежать. Он повержен.

А Лунин почувствовал какую-то странную благодарность, чуть ли не нежность к черной обезьяне, и сделал шаг вперед. Плуг в этот момент оглянулся, словно искал взглядом кого-нибудь, кто оценил бы его труд. Взгляды человека и плуга встретились.

И плуг забыл об олене. В плошках красных глаз вспыхнула бессмысленная злоба, бешенство и страх застигнутого врасплох зверя. Эволюция, сделав неожиданный шаг вперед, была бессильна еще удержаться на новой ступеньке, и шаг был забыт. Не навсегда, конечно.

Плуг метнул куском мела в Лунина – под рукой не оказалось ничего более существенного. Кусок мела отскочил к стене, оставив на груди скафандра белую точку. Лунин инстинктивно отпрянул за выступ скалы.

А когда выглянул вновь, увидел лишь черное пятно – спину плуга, ломящегося сквозь заросли.

Черное пятно исчезло. Листья трепетали, словно под порывом ветра. Треск сучьев затих.

Лунин обернулся к скале. Камень в тени был сиреневым, и на нем светились два оленя. Красный и белый.

Торжественное обмывание Ремингтона проходит на редкость легко и приятно.

День, когда сквозь зиму начинают пробиваться первые признаки приближающейся весны, первые признаки того, что Колесо года в своем вечном вращении сделало поворот к теплу и обновлению.

Имболк, праздник дома, домашнего очага.

Спячка длинна, но зима завершится и медведь проснется..

Доброго праздника!

Пока "сырая версия"


Фюлгья – дух-хранитель и материнский первопредок

Мотивы фюльгьи в норвежской литературе

Выдержки и перевод Марии Квилхауг ( Kvilhaug) из диссертации профессора Эльзы Мундал ( Mundal): «Fylgjemotiva я norrøn Litteratur» (Universitetsforlaget, Oslo , 1974)


Резюме переводчика - обычно они появляются в исландских сагах и поэзии как fylgjur

Fylgja означает на староисландском "сопровождающая" (исключительно в женском роде)


Общее

Фюлгья является женским духом, который выступает в роли хранителя рода и особенно - его предводителя. Она была также связана с отдельными людьми (но при этом была бессмертной и, похоже, переходила по наследству к потомкам от их предков ). Мундал считает, что они представляют собой духов – предков с материнской стороны, элементы поклонения которым, как мы знаем, существовали среди викингов.

Каждый человек наделен одной или большим количеством фюлгья . Видимых глазу фюлгья человек имеет ограниченное число (2-3-9),невидимых же может быть целая стая. Они являются носителями удачи отдельных людей, или же целого рода. Они часто появляются в снах и в видениях.


Смерть

Иногда увидеть одну из фюлгья является предзнаменованием смерти - например, если она едет на сером коне или же приглашает человека к себе домой. Когда говорят, что кто-то был приглашен в дом к дисам или фюльгья (dísir / fylgjur) , это означает то же самое, что и «кто-то вот-вот умрет». (Исходя из этого, я, как переводчик, предполагаю наличие некоей связи между фюльгья и Хель, Ран или ее девятью дочерями, поскольку последние также приглашают людей в гости перед смертью. Можно также сказать, что фюльгья живет в царстве мертвых, и что она - дух мертвого человека - предположение, которое укрепляет гипотезу Мундал, согласно которой фюльгья – материнский дух-предок).

Дух –советчик и хранитель

Фюльгья могут быть защитниками «своего» рода, и люди знают, что если они не слушают их советов, то могут в конечном итоге погибнуть. Пока фюлгья помогает человеку, он будут удачлив, но если она оставляет его, человек будет страдать и скоро умрет. Люди могут узнать фюльгью, когда они видят ее.

Эти духи способны равно помочь как в защите от врагов, так и в нападении на них. Фюльгья остаются возле своего владельца, и могут, в качестве предупреждения, показать другим людям, что фюльгья скоро прибудут на выручку. Они отвечают на просьбы о помощи, и наносят ущерб врагам «своих» людей. Для такого человека или рода, фюльгья очень ценна и полезна; даже когда она приходит для того, чтобы увести человека в мир мертвых, она описывается как дружественное, часто скорбящее по умирающему создание.
Таким образом, с одной стороны, фюльгья является приносящим удачу, полезным советником и защитником , а с другой стороны, она является предвестником смерти.Перед сражениями или случаями насильственной смерти, фюльгья появляются как зловещего вида великанши.

Богини, духи или материнские предки?

Некоторые рассматривают фюльгью в связи с душой и альтер эго. Это вызвано тем, что различия между фюльгья (fylgjur) и хамингья (hamingjur) очень расплывчаты и неясны. Хамингья (единственное число, в множественном - hamingjur) – это часть души человека, которая может изменять свою форму и странствовать вне тела (hamingja = ham = "форма" + gengja = "ходок"). Она также всегда женского рода.


Другие видят в них часть большой группы дис (dísir) - "богинь" – женских сил. Однако различия между фюльгья и дисами столь же туманны: равно как и другие женские персонажи, фюльгью также можно назвать и дисой. Фюльгья часто называется спадисой (spàdìs) - "пророческой богиней" – что отражает ее роль в видениях о судьбе и будущем.


Помимо этого, фюльгья также связываются с особым родом дис - норнами, богинями судьбы. По словам Снорри, каждый человек рождается с норной, которая следует за ним на протяжении всей его жизни, и прядет его судьбу.
Эта идея о влиянии личных норн на судьбы людей отображена Снорри в Эдде, где говорится, что судьба конкретного индивида зависит от его норн, и это распространяется как на людей, так и на богов, альвов и карликов. Норны карликов плетут случайные судьбы, так как они являются «дочерями бездействия» - то есть лунатичками. Я, переводчик, вижу в этом связь с бесчисленными историями о герое, который пытается разбудить спящую деву, связанную со смертью и судьбой.

Другие же, в том числе и Мундал, рассматривают фюльгью исключительно в связи с культом матерей-предков. Мы знаем, что поклонение предкам, особенно царским, было обычным делом, и поклонение дисам напоминает поклонение предкам. (Я, переводчик, однако считаю, что мы должны пытаться ясно обозначать различия между различными силами, которые сами викинги, очевидно, различали. Нас смущает то, как северные источники, с нашей точки зрения, "портят порядок вещей" при описании мифических персонажей, потому что мы привыкли видеть всех их, как отдельные фигуры в отдельных футлярах. Размышления о древней скандинавской культуре дают нам понимание того, что ее персонажи не были загнаны в какие-то рамки, что они изменяли форму, постепенно превращаясь друг в друга. Нам просто стоит осознать, что различия между богинями судьбы, богинями смерти, индивидуальными духами – хранителями, духами предков и нашей личной душой, возможно, и изначально не были четкими и что именно поэтому сведения о них кажутся нам настолько путанными).


Дух материнского предка как защитник ее потомков

Согласно Мундал, самая важная обязанность женских фюльгья – это быть духом – хранителем своего рода, и есть несколько примеров того, как фюльгья связаны с культом предков, более того - выглядят точно так же, как во времена этих предков, и несут те же самые функции, что и несколько поколений назад. Хорошим примером этому служит Торгерд Хордабруд (Torgerd Hordabrud): она была матерью рода Ладе (Lade) из Норвегии, ее потомки поклонялись ей как богине, и она выступала в качестве фюльгьи (как духа-хранителя) по отношению к главе рода Ладе.


Дух материнского предка как психопомп


Духи предков и призраки, так же как фюльгья, обладали функциями проводника человека в страну мертвых.

В одном случае, призрак женщины, которая в скором времени умерла, появляется верхом на таком же сером коне, как тот, на котором ездит женская фюльгья, когда выступает в качестве предвестника смерти - и призрак этот, в данном случае, действительно является предзнаменованием смерти. Во многих сагах, духи мертвых занимаются тем, что забирают людей к себе (то есть в царство смерти), и, следовательно, имеет ту же функцию, как и великанши (ogresses), которые появляются перед битвами, женские фюльгья и валькирии - все они являются собирательницами мертвых. Иногда дисы описываются как konur daudar - "мертвые женщины". Порой они выглядят как мертвые и являются тогда предзнаменованием смерти.Таким образом, женские фюльгья являются, в соответствии с Мундал, полу-обожествленными духами умерших материнских предков и должны рассматриваться в связи с родовым обществом.


Эти женские духи-хранители рода сами по себе очень интересны. Разные источники указывают на концепцию обожествления матери рода (mater familias) после ее смерти.Мы не можем игнорировать возможность того, что вера в дис возникла в период более матриархального общественного строя, нежели последующая «эпоха викингов».

Введение (Эльза Мундал)

Согласно древнескандинавским источникам, мы можем говорить о двух типах фюльгья: женская фюльгья и животная фюльгья. Наравне с женским, фюльгья может выступать и в обличье животного. Женская фюльгья воспринималась как женщина. Животная фюльгья может быть рассмотрена в качестве альтер эго человека или его двойника, женская фюльгья – как дух-помощник. Эти две сущности не имеют ничего общего, кроме наименования (в соответствии с Мундал).


Вера в фюльгью является пережитком более древнего, нежели «эпоха викингов», культурного периода, но этот пережиток сумел выжить, адаптироваться к изменившимся социальным условиям, и продолжал успешно функционировать.

Таким образом, вера в фюльгья является "живым ископаемым" (о том, что время, когда культ поклонения материнским предкам отражал матрилинейную наследственность внутри каждого рода, действительно было, свидетельствуют общие захоронения Скандинавии, уходящие в прошлое тысячелетие, - все женщины в этих захоронениях были родственницами (мужчины - не были), а это показывает, что именно муж переходил в семью своей жены, а не наоборот, как это было в эпоху викингов. Животное фюльгья может быть остатком шаманских верований).

Существительное фюльгья (fylgja) (женский род, единственное число) происходит от глагола fylgja. Он имеет такие значения, как "следовать", "сопровождать", "принадлежать", "помогать", "поддерживать", "выравнивать", "нуждаться", "держать внутри", "иметь", "выступать в качестве любовницы". Как существительное, оно переводится как "поддержка", "помочь", "(женщина) спутник", "дух-хранитель», "дух-защитник", "последователь".

Мотив фюльгьи существует в различных письменных источниках Древней Скандинавии, в таких, как Саги об исландцах, Саги о древних временах (Fornaldarsögur), Саги о королях и в поэзии.

Литературный мотив фюльгьи может базироваться на старых скандинавских верованиях, или же на адаптированных волшебных историях.

Народные верования меняется медленно, и только когда какой-то мотив был отображен в литературе, можно заметить, что определенные изменения в религии, произошедшие 200-300 лет назад, начинают влиять на представления об этом мотиве. Первые изменения в вере в фюльгья - как, вероятно, и во многих других фольклорных мотивах - можно отнести к периоду, когда Север начал адаптироваться к европейскому культурному сообществу.


Если смотреть поверхностно, то этот процесс кажется односторонним. Но при более пристальном рассмотрении, бросается в глаза эффект преобразования фольклора. Языческие мотивы стали объектами христианского влияния везде, где это только было возможным.


Если посмотреть на два мотива фюльгья - мотив женщин и мотив животных, можно заметить, что в современной литературе представлены только женские фюльгья.

Это может указывать нам на то, что женские фюльгья являются более важным элементом народных верований, чем животная фюльгья [и, следовательно, более «долгоживущим»].


Животная фюльгья.

Мотив животной фюльгья иногда смешивается с хуг -мотивом (húgr). [Húgr (мужской род, единственное число) означает "намерение", "желание", "мысль", "душа", "сердце" и, кажется, так называлась часть человеческой души, которая может выходить за пределы тела в виде животных]. Вместо термина манна хуг (Manna hugir) ["намерение мужчины"] иногда употреблялся термин манна фюльгья (manna fylgjor) [ «последователи» мужчин] и, как правило, она проявляется в виде волка. Волки, будучи связаными с жестокими страстями и желаниями (или жадностью и голодом) тесно связаны с хуг. Другие животные проявляются как манна фюльгья.
Главный мотив животной фюльгья в сагах - это главным образом предупреждение о чем-то в видениях.

Животное фюльгья в сагах, как правило, принимает форму предупреждения во сне. Порой, однако, фюльгья является во сне и в виде птицы. В саге о Гуннлауге Змеином Языке птиц называют фюльгья, и лебедь, кажется, выступает в качестве фюльгья красавицы. Но птицы являются реальными животными фюльгья в традиционных представлениях о них, и, таким образом, представляют собой ложные мотивы континентального влияния так же, как когда фюльгья выглядит как леопард, лев и дракон ... [Я не согласен с Мундал по этому вопросу: я считаю, что птицы - фюльгья давно зафиксированы в скандинавской традиции, хотя они, возможно, были финно-угорского происхождения. Примечание переводчика].


Животное фюльгья в литературе, кажется, символизирует характер и / или статус человека. У великих людей и вождей в качестве фюльгья могли выступать быки, в то время как менее значительные люди обладали и меньшими животными. Мирному человеку могла принадлежать коза, хитрецу - лисица. Королю Хрольф Гаутрекссон (Hrolf Gautreksson) принадлежал лев, а львы известны под кеннингом "фюльгья конунгов" (konungs fylgja).Фюльгьи королей часто были редкие и заморские звери , тогда как простолюдины должны обладать местными животными. Животное фюльгья является устойчивым атрибутом. Если фюльгья человека имеет облик черного быка, то черный бык будет сопровождать его всю жизнь, от рождения до смерти. Фюльгья человека всегда имеет облик одного и того же животного.

Увидеть животное фюльгья кому-то другому, нежели ее владелец, обычно можно во сне. Ясновидящие также могут увидеть фюльгья других людей во время бодрствования.

Когда животное предстает перед своим владельцем, - это всегда явное предзнаменование приближающейся смерти. Это может произойти и со спящим, и с уже проснувшимся. В видении, животное будет вести себя так же, как сам человек будет действовать чуть позже.


Пример: Если во сне Эйольф (Eyolfr) из Саги о людях со Светлого Озера (Ljósvetninga) видит, что рыжий бык и бешеный серый бык ведут против него стадо крупного рогатого скота, то он знает, что его враги, которые являются владельцами этих фюльгья, сделают то же самое. Когда Эйнар (Einarr) из той же саги во сне видит, что бык действует так же, как действовал бы его брат Гудмунд (Gudmund) Могучий, и погибает на высоком месте, Эйнар понимает, что его брат обречен.

Животное фюльгья кажется идентичным «своему» человеку, разделяя его судьбу, умирает вместе с ним (или, вернее, чуть раньше него). Мыслилось, что оно на самом деле прошло вместе с человеком всю его жизнь. Когда животное фюльгья погибало, но человек все еще был жив, это означало, что и человек скоро умрет. Часть человека уже перешла границы смерти, и теперь ее прежний хозяин находился на пороге перед своим пути в мир иной. Окружающие его люди пришли бы к заключению , что человек собирался умереть.

Фольке Стрем (Folke Ström ) считает, что животное фюльгья также может быть духом-защитником : " животное фюльгья – это внутренний мир личности, ее душа, которая, действуя иногда вне тела в форме животного, воспринимаются как альтер эго или духом-защитником". Похож и подход Яна де Фриса (Jan de Vries) : "Вполне вероятно, что термин хамингья (hamingja) означает духа-хранителя, но до сих пор эта сущность, фактически, выражалась с помощью слова фюльгья, т.е. душа, которая следует в виде невидимых людей".

Во многих примитивных религиях есть персонажи, которые могут выполнять эти функции, но основываясь на древнескандинавском материале Мундал не находит подтверждения тому, что животное фюльгья обладало ими – при том, что она обращается лишь к фюльгья как к литературному мотиву, не опираясь при этом на другие материалы. [Поэтому Мундал строго и академически изучает одни лишь скандинавские источники, а Стрем и де Фрис интерпретируют этот мотив в свете сравнительной мифологии. Лично я считаю, что Стрем и де Фрис были правы, но их гипотеза не может быть доказана на основании одних лишь только скандинавских источников, и Мундел права, совершенно справедливо указывая на это обстоятельство. Примечание переводчика ]

Животное фюльгья появляется в древнескандинавской литературе, совершенно не обладая собственной идентичностью и являясь неотделимой частью человека, которому она принадлежит. Они не имеют взаимного влияния друг на друга - просто одно является зеркальным отражением другого. Действия животного фюльгья – это всего лишь отражение того, что делает человек.

Нет способа помочь человеку приобрести сильное и могучее животное фюльгья.
Фюльгья, которые в эпоху викингов могут быть охарактеризованы как духи-помощники, не выступают в облике животных, они являются женщинами.

Наряду с мотивом животное фюльгья, у нас есть мотивы хамферда (hamferdr) (путешествие в измененном облике) и хуг-мотивы. Это является частью представлений о душе и альтер эго, а также способностью некоторых людей, пользоваться иными обликами, нежели человеческое тело. Они сходны с животным фюльгья, но включают в себя аспект изменения. [На мой взгляд, это просто разные способы сказать о том же самом. Мундел исходит из литературных различий. Примечание переводчика]

(Продолжние, видимо следует ;)

Спасибо за лекцию уважаемому victorsolkin'у. Интересно, познавательно и своевременно. Зима вообще самое подходящее время для подобного рода книг.

Ну и перечитать бы. Бардо Тхедол почему-то просится в руки значительно чаще, хотя Перэт эм херу прочитал гораздо раньше.

"...О Атум, что это значит, что я отправляюсь сюда. Ведь здесь нет воды и нет воздуха. Это место такое глубокое, такое темное и такое пустынное! — «Здесь живут в спокойствии сердца».— Но ведь здесь нет любовных наслаждений! — «Я дал просветление вместо воды, воздуха и любовных наслаждений и спокойствие сердца — вместо хлеба и пива»,— молвил Атум.— «Ты улицезреешь, что я не дам тебе страдать от лишений»....

...«А каково время жизни?» — говорит Осирис. «Ты будешь пребывать миллионы миллионов лет, время [твоей жизни] — миллионы лет. [ Когда-нибудь ] я уничтожу все , что я создал . Эта Земля вновь станет хаосом и наводнением, как было вначале. [Только] я, я и Осирис [останемся в живых], и я приму облики змей, которых не знают люди и не видели боги". (С)

Danke schön герру Угни

Условно комплекс народных мифологических мотивов, связанных с Каином, можно разделить по внутренней хронологии (периодам жизни героя): истории о появлении на свет, о причинах и процессе братоубийства и, как логический финал, о последующей божьей каре и месте Каина в мире.

Первыми, согласно внутреннему сюжету каиновой судьбы, являются предания о его зачатии и рождении. Согласно украинской легенде (имеющей аналоги в апокрифах и еврейских мидрашах), Сатана заколдовывает яблоко, вследствие чего у Евы просыпается вожделение к дьяволу, а у Адама — к Еве. От демонического партнера рождается Каин, от Адама — Авель. Демоническим происхождением в народной традиции подчас и объясняется непонятная жестокость и злоба Каина, ставшая причиной первого в истории братоубийства.

Другой миф, имеющий название «Рукописание Адама», рисует новорожденного Каина «чудом великим и страшным» со змеиными головами.




Иллюстрация к апокрифу «О рождении Каина». 1880-е гг. Неизвестный художник

Чернила, акварель. 34,8x46,8

Бумага с филигранью J Whatman I88I Клепиков I, № 1206

Название: «Святый апостол Ворфоломей вопроси святаго Андрея Первозваннаго, како и киим образом праотец наш Каин родися, и како рукописание праотец наш Адам даде диаволу. Ответ» , Ниже текст в 2 столбца: «Праотец наш Каин скверняв родися, глава на нем яко и нал... Выписано из древних рукописных страстей Христовых» .


Приобретено у А. А. Бахрушина в 1921 г.


Сюжет картинки — апокрифический миф, в котором рассказывается, что младенец Каин появился на свет, имея «на персях и челе» двенадцать змеиных голов. Одним из главных действующих лиц рассказа является дьявол, избавляющий Еву от страданий, причиняемых ей укусами змей во время кормления ребенка. Дьявол обрубает змеиные головы, но берет за это «рукоположение» от Адама. Только крещение Христа в Иордане приводит к сокрушению змиевых голов и уничтожению камня с отпечатками рук Адама, брошенных дьяволом в Иордан. Сюжет встречается в миниатюрах рукописей: ИРЛИ, собр. Перетца № 625, л. 7—7 об. Между картинкой и миниатюрами есть сходство в композиционном решении. История апокрифического толкования изложена в кн.: Тихонравов Н. С. Памятники отреченной литературы. Т. I.


"Святой апостол Варфоломей спросил святого апостола Андрея Первозванного, как и каким праотец наш Каин родился, и как рукописание прадед наш Адам дал диаволу?

Праотец наш Каин родился уродливым. Голова его была, как и у прочих людей, но на груди и на лбу были двенадцать змеиных голов. Когда Ева кормила его грудью, тогда змеиные головы кусали ее тело. От этих укусов и сильной боли, Ева покрылась язвами. Наблюдая за женой, Адам очень сильно скорбел.

И пришел к нему диавол в образе человека, и спросил: “Что ты дашь мне взамен за исцеление твоего сына Каина и твоей жены Евы и за освобождение от этой муки?” Ответил Адам: “Что тебе дать?” Диавол ответил: “Дай расписку”. Ответил Адам: “Какую расписку”. Ответил диавол: “Заколи козленка и напиши на камне, который я тебе дам, и скажи вот это, - живые Богу, а мертвые тебе”. И сделал Адам, как повелел ему диавол.

И принес ему диавол очень большую каменную плиту. И заколол Адам козленка и слил кровь в сосуд, и намочил руки свои в этой крови, и положил руки свои на принесенную плиту из белого камня, и отпечатались руки Адамовы не этой плите. И пришел диавол к Каину и оборвал двенадцать голов змеиных, и положил их на камень, на эту расписку. И скинул эту расписку в реку Иордан, и повелел диавол головам змеиным сторожить эту расписку.

И охранялась эта расписка этими змеиными головами вплоть до самого пришествия Господа нашего Иисуса Христа. Когда Он пришел на Иордан к Иоанну креститься, нашего ради спасения, тогда змеиные головы встали в струях Иорданских напротив Господа, и здесь Он уничтожил змеиные головы в воде. Тогда увидел диавол уничтоженные змеиные головы, тогда он взял остаток этой расписки и внес в ад, где были заключены Святые.

Когда же Господь наш Иисус Христос воскрес из мертвых, тогда и остаток той расписки Адамовой разрушил и стер и диавола связал, а души Святых из ада освободил и в первую очередь в рай возвел к Своему Отцу и к Своей милости." (С)

Согласно другому, распространенному среди гуцулов , мотиву, Сатана подменил маленького Каина своим уродливым детенышем и тем самым обманул Адама и Еву. Но в любом случае, судя по этом мифу, роль Каина в народной христианской эсхатологии была весьма значительна: важнейшее для понимания христианского вероучения событие — распятия Христа — вызвано не только грехопадением первых людей, но и договором между Адамом и Сатаной. Таким образом, фигура первого братоубийцы принимает поистине космологический масштаб в контексте важнейших для христианской мысли и христианского миросозерцания вопросов об обреченности человечества и его спасении через кровь Христа.

Огромное количество сказаний связывается с главным злодеянием Каина — убийством его брата Авеля. Как известно, библейский текст говорит о том, что Каин убил Авеля из зависти — Бог принял жертву, которую принес ему Авель, и не принял жертву, принесенную Каином. В начале XX века в Киевской губернии бытовало весьма любопытное поверье, согласно которому Каин по наущению Сатаны изобрел горилку, после чего вступил в кровосмесительную связь со своей красавицей-сестрой. Авель, узнав о падении Каина, рассказал об этом Адаму. В гневе Каин убивает Авеля, вонзив тому в сердце заточенный осиновый кол . Согласно легенде это объясняет, во-первых, почему осина является любимым деревом Сатаны, а во-вторых, почему вампиры и всякая нечисть являются потомками Каина. Помимо этого, фигура загадочной сестры Каина встречается в талмудических мидрашах.

Согласно библейскому тексту, Каин за свое преступление был проклят Богом на вечные скитания. Болгарская же легенда сообщает, что Каин был помещен Богом на Луну , чтобы оттуда в муке созерцать недоступные ему прелести и порожденные им мерзости земной жизни. Другая легенда гласит, что обитающий на Луне Каин носит Авеля на спине, злоба же его по отношению к младшему брату достигает своего апогея в полнолуние . Тогда на Луне можно увидеть Каина, поднимающего своего брата на вилы.

Фигура Каина в народных представлениях часто приобретает характер, имеющий вселенское значение. Помимо приписывания ему демонического происхождения, его называют пращуром лжи , убийства, осквернения, всякой нечисти и колдовства. Одно болгарское предание называет Каина, пролившего кровь своего брата, прародителем ужасов и зверств войны: «И Каин убил Авеля — чтобы была война. Чтобы потом вообще войны были, чтобы людей уничтожать. Каин и Авель первую войну объявили. Бабы Евы и деда Адама первые дети. И Каин убил Авеля. Это от Бога — чтобы война. Сейчас смотри, сколько войн на земле, убийства! Вот так…» . Если же обратиться к тексту одной старообрядческой легенды, то убийство Каином Авеля содержит в себе «все зло мира нашего» . Событие убийства Каином Авеля зачастую рассматривается в фольклоре как повторное, второе грехопадение. Судьба Каина связывается с судьбою всего человечества в целом: Каин становится отцом зла в человеческом обществе, первым наследником грехопадения и преподносит грядущим поколениям дьявольский дар взаимного уничтожения.

Безусловно, в традиции письменной интерпретации, вырабатывавшей строгие каноны истолкования священного текста, вряд ли могли появиться такие странные с позиции официальной христианской церкви сюжеты. Ведь они зачастую вступают в прямое противоречие с самим текстом Библии, создавая свои детали. Впрочем, тем Народная Библия и отличается от письменной — она всегда давала человеку, плохо знакомому с ортодоксальной традицией, но стремящемуся к религиозной рефлексии и благочестию, ничем не ограничиваемую свободу для воображения, способного порождать новые и новые истории о жизни и судьбе героев вечно обновляющегося мифа.

Итог дня - РОХа и сдача документов на охотбилет нового образца. Смысл последнего мероприятия не до конца понятен мне самому, но раз отгул все равно взят, то нехай его будет.

Из минусов - повторное оформление документов на травматику. Лучше юристов наверху - только менеджеры. Ладно, опыт сдачи и оформления в этой области у меня уже есть.

Один дружеский переезд со шкафами и тумбочками хуже двух пожаров . Однако 57-иградусный "Woods Old Navy Rum" хорош до безобразия.

"Ночью сильней
становятся все
мертвые воины,
чем днем при солнце"

(С) Вторая песнь о Хельги Убийце Хундинга

Не существует никакой определенной даты первоначального возникновения легенд о вампирах в Европе. Вероятно, корни этого древнего мифа, фигурирующего во многих культурах по всему миру, берут свое начало в глубокой древности. Но хорошо знакомый нам сегодня стереотип вампира происходит из балканского, в частности, из трансильванского фольклора. Первоначально, этот вампир поднимался из могилы поисках плоти, а не крови. Ранние вампир с Балкан имеет ряд сходств с северным драугом (draugr),- мертвецом, который вернулся из царства мертвых, чтобы преследовать живых. Эти культурные аналогии можно объяснить скандинавскими и славянскими миграциями в древние времена. Комплексный подход, состоящий из анализа научных данных и фольклорных представлений, дает нам версию возможного происхождения европейских вампиров.

Генетика и археология как ключ к истокам

Генетика и археология могут помочь нам построить модель доисторических миграций. Возраст каменных орудий (возможно, неандертальских) с территории Фенноскандии , составляет до 130,000 лет, но современные люди, вероятно, пришли туда не позже последнего ледникового максимума (Карлссон (Karlsson)и соавт. 963). С другой стороны Румыния - родина, возможно, самых старых из известных останков современного человека, датировка которых составляет приблизительно 40,000 лет. Их особенностью является возможная примесь неандертальцев (Rougier 1169). Это может быть подтверждено доказательствами того, что некоторые современные люди являются носителями по крайней мере одного гена неандертальца, передававшегося примерно в то же время (Anitei).

Одно исследование ДНК показало “близкое родство норвежцев с немцами и другими центрально-европейскими народами (чехами и хорватами)", основанное на высокое наличие Y - хромосомы ДНК гаплогруппы I1 (EU7) и R1b (Eu18) (Passarino соавт. 523). Большая часть генетического материала из Норвегии , касающегося мужчин, судя по всему, берет свое начало с эпохи палеолита (524), как это имеет место в Швеции (Карлсон, 969). Это подтверждает и археологические данные, согласно которым древнейшие колонизаторы пришли на территорию Скандинавии 11,000 - 12,000 лет назад с юга. Инструменты чаще всего относятся к Аренсбургской культуре (Ahrensburg culture), которая процветала в странах Центральной и Восточной Европы (Passarino 525). Эта культура может быть связана с гаплотипом R1a1 (Eu19/M17), что также видно в случае норвежских мужчин. Анализ показывает, что распространение этой культуры происходит с Днепро-Донского междуречья между 13 000 и 7600 лет назад, после последнего ледникового максимума (526). Улучшение климатических условий позволило Аренсбургской культуре распространится на запад от Украины, в Румынию, и на северо-запад - в Польшу и Скандинавию.

Другие исследователи, однако, предполагают, что это расширение произошло около 3 000 лет до н.э. и связано с одомашнивания лошади (Wells и соавт. 10248). Это может совпадать с распространением индо-европейских языков, хотя последние исследования показывают, что индоевропейские языки были представлены уже в мезолите и палеолите (Alinei). Однако другие исследователи утверждают, что гаплогруппа I1 свидетельствует о заселение Скандинавии колонистами с юга Франции и Иберии, произошедшим после отступления ледников, хотя I1 является гораздо более распространенной на Украине (Rootsi 135). Вполне возможно, что оба региона внесли свой вклад в гены норвежцев. Там, возможно, были и другие поселения ледникового периода, которые не сохранилось. Керны, пробуренные в Северном море, показывают, что по крайней мере часть его во время последнего ледникового периода была сухой землей, свободной от ледника и, возможно, даже покрытой лесами (Sejrup и соавторы). Именно в этом уединенном районе, между британскими и скандинавскими ледяными шапками, ген, связанный со светлыми волосами и глазами, возможно, и развивался в изоляции. Позже он распространился от Скандинавии до Северной и Восточной Европы, хотя другие условия, вероятно, определяют необычное развитие генов, больше нигде не встречающееся (Frost).

Начиная примерно с 5500 до 5000 до н.э., культура линейно-ленточной керамики (LBK)
простиралась от Трансильвании до севера Франции, возможно, совпадая с границами распространения сельского хозяйства (Whittle ,155). Также в это время начинается разработка месторождений меди на Балканах, связанное с развитием культуры Винча (Vinča) на всей территории Сербии и Румынии (146). Медные изделия этой культуры, попадали далеко на север, как, например, в Данию (Sherratt 171).

В 2004 году были проведены исследования митохондриальных ДНК скелетов бронзового и железного веков, предположительно – древних фракийцев с юго-востока Румынии. Результаты показали на близость скорее к современным итальянцам и албанцам, чем к румынам и болгарам (Cardos и соавт., 246). Однако это исследование было проведено только по сравнению нескольких представителей населения территории около Балкан. Требуется гораздо большая выборка и более широкие группы сравнения, чтобы делать какие-либо окончательные выводы о родстве древних фракийцев с какими-либо современными народами.

Распространение славян с их прародины в Восточной Европы происходит в середине первого тысячелетия нашей эры. Генетическое исследование утверждает, что их смешанные с коренным населением потомки проживают в Восточной Европе (Peričić соавт.). Хотя есть много интерпретаций генетических и археологических данных, самый простая состоит в признании общего древнего наследия Восточной Европы и Скандинавии.

Исторические миграции с Севера на Балканы

История Балкан полна миграций и войн. Северяне определенно влияли на этот регион в течение столетий. Болгарская предыстория фокусируется на фракийцах, и Румынию также населяли люди фракийского происхождения, которых называли «гето-даки". Тем не менее, "ни один народ не имеет ни сегодня, ни в своем прошлом, однородного состава» (Тейлор (Taylor), 409).
Около 551 г., Иордан, римский историк готского происхождения, написал свою «Историю гетов», опираясь на более старую работу Кассиодора. Как и в случае многих других классических текстов, записанных неграмотными переписчиками, мы должны принять эти записи с недоверием. Тем не менее, они остаются самым древними и самым непосредственными хрониками, посвященными "варварам" в Восточной Европе.

«Как бы из мастерской, [изготовляющей] племена, или, вернее, как бы из утробы, [порождающей] племена, по преданию вышли некогда готы61 с королем своим по {26} имени Бериг ( перевод Е. Ч. Скржинской), писал Иордан ((9, 25). Он датировал это событие 2030 годом до поражения Юстиниана от остготов, или около 1490 до н.э. (313). Они вытеснили ульмеругов (Ulmerugi) и подчинили вандалов (Vandals) (26). Ульмеруги были, вероятно, хольмругами (Holmryge): ругами (Rugians), которые жил на "речных островках" в устье реки Вислы в Польше (Bugge 13.2). Руги, вероятно, пришли из Ругаланна (Rogaland) на юго-западе Норвегии (Kendrick 64). Первоначально вандалы были скорее всего, скандинавами, а также, возможно, датчанами (65). В это время Скандинавия стала “активным участником дальней торговли”, в частности торговли бронзой из Карпат и северных областей Дуная (Sherratt 268). «Сага о гутах» (Gutasaga) XIII века говорит, что готы пришли c Готланда (остров к востоку от Швеции), но они «настолько размножилось, что страна не могла всех прокормить». Они поселились на других островах Балтийского море, которые также не смогли прокормить их. Наконец, они отправились вверх по реке Двине через Россию к "земле греков", где они поселились "и живут еще и теперь, и еще сохранили кое-что из нашего языка".

Около 750 до н.э, внезапно увеличивается использование железа и уменьшается сложность керамики Трансильвании и Сербии. Археологи называют эту культуру Басарабь (Basarabi). Подобный стиль простирается в восточном направлении через Молдову и Украину, и известен как Чернолесская культура ( Chernoles) (Тэйлор 378). Примерно в это же время, греки колонизировали северное побережье Черного моря (Хейвуд (Haywood) 79). По свидетельству Геродота (пятый век до н.э.), они столкнулись с будинами (Budinoi), которые были "большим и многочисленным племенем; у всех них светло голубые глаза и рыжие волосы. " (4.108). Кроме того, в шестом веке до нашей эры Ксенофан Колофонский описывает фракийцев как "рыжеволосых и с голубыми глазами" (78). Как отмечалось выше, фракийцы были, вероятно, не однородны, так что Ксенофан, возможно, описывает какое-то из северных племен, которые были интегрированы во фракийцев. Геродот описывает гетов как «самых храбрых и честных среди фракийцев» (4.90). В другом месте он отмечает, что у фракийцев «Нравы и обычаи у всех одинаковы, кроме гетов, травсов и племен, живущих севернее крестонеев» (5.3). Согласно Геродоту, у последних был своеобразный обычай похорон: когда человек умирает, одна из его жен хочет умереть вместе с ним (5.5). Кроме того, в десятом веке арабский эмиссар Ахмед Ибн Фадлан описал аналогичные похороны викингов – русов , в которых рабыня хочет умереть вместе с вождем (87-91). Этот обычай, однако, может иметь целый параллелей в культурах по всему миру.

В третьем веке до нашей эры кельты поселились в Трансильвании и вторглись в Болгарию и на Украину. "Еще одной группой, которая воспользовалась этими смутными временами, были бастарны (Bastarnae), вероятно, германского происхождения", которые, возможно, "ограничили возможности для дальнейшего и более интенсивного проникновения кельтских племен", пишет археолог Барри Канлифф (Barry Cunliffe) (175). Тацит, писавший примерно к 98, говорит, что бастарны, «живут, как германцы , будучи похожи на них языком , образом жизни, жилищем, - грязь у всех, праздность среди знати». Они, продолжает Тацит, « в значительной степени обезобразились наподобие сарматов» благодаря смешанным бракам, но «их следует причислить скорее к германцам.»(2). Страбон также говорит о них как о " германской народности " (7.3.17). Около 278 до н.э., "второй Бренн (Brennus)" вторгся в греческие Дельфы (4.1.13). Другие кельты обосновались во Фракии и в конечном итоге дошли до Малой Азии, где и образовали Галатию (Galatia) (Cunliffe 82-3).

С 170 г.до н.э. даки двигаются из Валахии в Трансильванию, поглощая кельтов. "Истоки даков неясны", говорит Канлифф, отметив, что они не допустили бастарнов в Карпаты в прошлом веке (222). Древние историки часто упоминают даков в тех же фрагментов, что и гетов, также народ неясного происхождения. По словам Страбона, "греки считали гетов фракийцами." (7.3.2) и "дакийцы и геты говорят на одном языке" (13). Страбон, однако, проводит их различие: геты живут на берегу Черного моря, а даки «обращены в противоположную сторону, к Германии» (12). Интересно, что во втором веке в «Географии» Птолемея сообщается, что гауты (Gautae) и даки (Dauciones) населяют южную Скандинавию (2.10). Позже авторы также упоминают гаутов (Gauti) или гаутиготов (Gauthigoths) (Иордан 3.22) в Скандинавии, вероятно, это то же самое, что и геаты (Geats) из норвежских и англо-саксонских саг. Иордан отождествляет гетов (Getae ) с готами (Goths) (9.58). Провинция на юге Швеции носит название и по сей день, однако, нет параллельно с ней не существует никакой Дакии (Dauciones). Было бы просто спекулятивным объединить их с даками (Dacians) и представить их выступившими из общей массы племен Карпат, богатых драгоценными металлами, в которых их собственная страна испытывала недостаток, но это вовсе не является невозможным, учитывая миграции из Скандинавии. Даки, кажется, подразделялись на две касты - “носящих шапки” и “длинноволосых людей.”. Как отмечает историк, "поляризация между небольшой кастой знати и огромной, эксплуатируемой массой людей, объясняет и двойственность в археологических находках даков" (Mócsy 44). Возможно, это объясняется властью готских захватчиков над коренным фракийским населением.

Писавший в 13-ом столетии, Снорри Струлссон предлагает нам картину обратного перемещения в Скандинавию. Он говорит, что Трор (Tror) или Тор (Thor) был внуком Приама и жил во Фракии, которая называлась Трудхейм (Thrudheim), после Троянской войны. Его потомки, включая Одина, в конечном счете заселили Скандинавию и Северную Европу (3). Обращение к «Илиаде» Гомера, было общим поэтическим приемом и, вероятно, чистой воды вымыслом. Однако существует, пожалуй, еще одна связь между Севером и Фракией. Датский фермер, копая торф возле Гундеструпа, наткнулся на драгоценный серебряный котел . Его, вероятно, создали фракийцы, приблизительно в I в. до н. э. Одна из теорий гласит, что кимвры, воины одного из датских племен, привезли его в качестве трофея во время рейдов в Дунайские земли в 118 г. до н.э. (Scarre 220).

В течение следующих нескольких столетий готы управляли Дакией. Иордан называет Буребисту (Burebista) "королем готов" (11.67), который правил Дакией примерно с о 82 до 44 г. до н.э. (Mócsy 46). Гето-даки вступили в затяжной конфликт с римлянами и удерживали их вторжение до 106 г. н. э.. Римские легионы завоевали последние крепости даков и принесли голову Децебала императору Траяну (60). "Дакия оказалась последней провинцией, которая была добавлена к империи, и от которой империя отказалась в первую очередь" в 271 г. н. э.) (Трептов(Treptow ) 3). Римской провинцией, таким образом, она пробыла недолго: готы совершали набеги на римскую провинцию Мёзию, под предводительством своего царя Книва (Cniva), который убил римского императора Деция (Иордан 18.101-3). После смерти Аттилы в 453, гепиды (ветвь готов) победили гуннов и «силой забравшие себе места поселения гуннов, овладели как победители пределами всей Дакии» (50.262-64).

К концу шестого века, лангобарды "уничтожили" гепидов (Gifðas в староанглийском языке), - "как самостоятельного политического субъекта", во всяком случае (Raffel 152). Тем не менее, сами ломбарды (лангобарды) были скандинавского происхождения (Страбон 7.1.3). Независимо от дальнейшей судьбы гепидов, они оставили неизгладимый след в Трансильвании. Одни лишь только археологические данные дают "огромное количество артефактов" связанных с "культурой гепидов" (Курта (Curta) 192).

В то время как готы разрушали Рим, их родичи тоже не пребывали в бездействии. Балтийское море стало своеобразным скандинавским озером, о чем свидетельствуют греческие счета и находки из латышских захоронений, датриуемые около 650-800 гг. (Logan 180-2). В начале девятого века, варяги (скандинавы) поселились в русском Новгороде , и "и внесли в высшей степени значимый вклад в его культуру" (Бизли (Beazley) xxii ). Хотя русские историки могут возразить на это утверждение: «Исторически доказано, что Русы были шведами" (Logan 202). В 860 г. варяги напали на Константинополь с флотом из 200 кораблей (в Повести временных лет говорится о 2000) и завоевали Киев в 880 г. (188). В 941 г. варяги вернулись в Константинополь с флотом из, возможно, 1000 кораблей (Повесть говорит о 10 000, и греки даже о 15 000 (192). В 970-х гг., Русы строят крепость в устье Дуная и совершают набег вглубь Балкан, до границы Фракии (195). Вышеупомянутая «Сага о гутах», кажется, это подтверждает. В конце концов, скандинавы ассимилировались в русскую национальную культуру, как они это делали в и Ирландии, и в Нормандии и в других странах – и в итоге они оставили неизгладимый след в культуре каждой из этих страны.

Чуть позже другие германские народы мигрировали в Трансильванию,как Джонатан Харкер и отмечает в «Дракуле»: “Саксы на юге, и смешанные с ними валахи, которые являются потомками даков”(Стокер 28). Сам Дракула отмечает длительное наличие других рас в Трансильвании: племен из «Исландии» (вероятно, Скандинавии в целом): "берсерков", и длинный список завоевателей "мадьяров, ломбардцев, аваров, булгар» и т.д. д. (52-53). История подтверждает наличие среди этих племен и других, таких как славяне (Трептов 43-44). Но несмотря на эти вторжения и "латинизацию" ее языков, Румынии во многом из своей ранней истории обязана готам и другие скандинавским племенам.

Лингвистические связи

Северный драуг был трупом, который воскрес из мертвых, чтобы мучить живых. Иногда он был относительно доброжелательным, - возможно, он просто вернулся, чтобы поприсутствовать на собственных похоронах. В других случаях, он питался человеческой плотью и кровью и боролся с живыми. Слово draugr имеет ряд различных этимологий. На древнеисландском оно означает "призрак", и связанно с англо-саксонским dreag, "привидение".Аналогичное слово встречается в гэльском: dreàg или driùg, то есть "метеор" или "знамение", выведенное, возможно, от сокращения "drùidh-eug", "смерть друида" (Maclagan 235). Фольклористы, в своих представлениях об этом слове, продолжает связывать его с «драконом» в гэльском и английском языках (236). Связи здесь в лучшем случае незначительны, хотя присутствует подобная связь с древнеисландским языком (dreki), равно как и с латынью (draco). Слова эти, возможно, вытекают из различных индоевропейских корней с аналогичным звучанием. Маклаган (Maclagan) приводит несколько примеров "dreags", как "огненных призраков" или "огненных предвестников смерти" в фольклоре горной Шотландии. Викинги, возможно, и принесли эти легенды в Шотландии: "В норвежском фольклоре курганы героев окружены сверкающим огнем, который охраняет мертвых и сокровища, похороненные с ними" (253).

Если викинги принесли свои легенды на западные земли, которые они так стремились завоевать, то кажется естественным, что они несли их также на восток и на юг. Если местные жители уже знали о таком существе, как драуг, то они, возможно, использовали для его обозначения и это слово. Тем не менее, вампир, возможно, приобрели некоторые черты драуга через транс-культурную диффузию.

Слово "вампир", скорее всего, славянского происхождения, от сербского "bamiiup" через болгарское "upir" (Wilson 577). Румынские стригои (strigoi) имеют внешнее сходство с драугами, но родственны с итальянским стрегами (Strega) (ведьма). Другая теория состоит в том, что "вампир" происходит от литовского слова "wempti", "пить" (578).
Другие этимологии слова draugr придают ему значение "сухой лог" в древнеисландском, связанное с староголландским (Middle Dutch) drōge, "высохший;. хотящий пить". Эти значения возможно извлечь из пра-германского * dhrūgh (n) - "падение, спад, опускаться", или литовского корня * dhreu-"распались" (Wood 69-70). Эти выводы кажется спекулятивными, но они поддерживают идею сухого трупа, жаждущего крови. Другая этимология слова драуг связана с санскритским "drōgha-", "травмы, предательство" и авестийского "draoga" - "ложь, обман" (Lane 259). Эти связи дали бы слову очень древнюю историю происхождения, но и так ясно, что оно является древним, независимо от точной его этимологии.


Черты вампиров в северной и восточной Европе

Писавший около 77 г. н.э., Плиний Старший сообщал о нескольких случаях, когда "мертвые" возвращались к жизни, в том числе о римском консуле, который "снова ожил, будучи внесенным на погребальный костер, но, по причине сильного огня, его не смогли вытащить, в результате которого он был сожжен заживо.". Он описывает подобный случай, произошедший с двумя преторами, подтвержденный другими авторами, и замечает: "Таково условие для нас, простых смертных; для этих и подобных превратностей судьбы мы рождаемся; мы не можем быть уверены ни в чем, даже в том, что человек мертв"(7.53). Скорее всего, такие "вернувшиеся" было особенно страшны представителям культур, которые хоронили своих мертвых, и породили легенды о вампирах.
Саги изобилуют такими рассказами о мертвых, которые возвращаются, чтобы преследовать живых.

В отличие от некоторых других культур, северные призраки (драуги) являются «телесно, а не как призраки, бесплотные духи» (Chadwick 50).В "Саге о Ньяле", однажды пастух и работница услышали пение из кургана Гуннара, в то время как они гнали мимо него скот. Гуннар "сказал вису, притом так громко, что его было бы слышно, даже если бы они стояли дальше " [...]После этого курган закрылся." (гл. LXXVIII, пер. В. П. Беркова) Следует отметить в оригинальной "Brennu-Njáls" саге используется слово vættidraugr (78), который, кажется, переводится как "вигт" (wight-ghost). (Мунк (Munch)42). Дж. Р. Р. Толкин использовал таких vættir в качестве прототипов для своих "умертвий" - живущей в курганах нежити со свойствами вампиров (193).


Скандинавская мифология изобилует духами - vættir различного рода, и хорошими и плохими. Три из представляют особый интерес, применительно к вампирам. Мара (mara), или кошмар (буквально «ночная мара» - nightmare),которая может мучить и душить спящих. Варгульф (Vargulfr), "оборотень" или "человек-волк", - напавший на спящих людей, раскапывавший и пожиравший трупы на кладбищах. Эти два персонажа, "очевидно, связаны" с темными всадниками или ночными всадниками, "а в более поздние времена между ними не существовало большого различия" (Мунк 46-7). "Ночные всадники" были разновидностью великанов, которые ездили по ночам совершать злые дела, избегали дневного света и превращались в камень, если на них попадали лучи солнца (39), что снова перекликается с Толкиеном, его "Черными всадники" (111) и троллями (72).

Варгульф имеет определенное родство с греческим вриколакосом (vrykolakas) (Summers 218) и румынским варколаком (vârcolaci). Последние «атакуют небесные тела", есть луну и солнце, как северный Фенрир волк. Хотя у них есть и другие черты оборотня, они также наделены и чертами вампиров (306-7). "Варколаки (сварколаки - svârcolaci) и приколики (pricolici) иногда являются мертвецами- вампирами, а иногда и животными, которые пожирают Луну" (Murgoci 322). Кроме того, кикимора Сербии и других частей Восточной Европы подобна северным марам или кошмарам. Она - нежить, которая будет "садиться на лица некоторых мирно спящих и затруднять их дыхание глубокой ночью". Иногда она "может принять форму лошади" (Керриган (Kerrigan) 92-3). Хотя это и не вампиры "в чистом виде", в мифах скандинавов и славян существует множество других подобных существ. Например, у обоих есть рассказы о гномах (dwarves): славянские карлики (karliki) населяли подземный мир (60). Кроме того, северные гномы "имели свои дома под поверхностью земли", как и темные эльфы (Мунк 4). Рассказы о низкорослых, физически сильных пещерных людях могут вытекать из древних воспоминаний о неандертальцах, прежде населявших и Скандинавию и Восточную Европу, как уже упоминалось выше.

Хотя драуг Гуннар не оказывается вредоносным, являясь лишь предзнаменованием сражения с людьми Ньяля, другие драуги гораздо менее дружелюбны. Как и вампиры, драуги наделены сверхъестественной силой и могут передать свои свойства нежити, как проклятие. Сага о Людях с Песчаного Берега (Eyrbyggja saga) повествует о смерти Торгунны (Thorgunna). При транспортировке ее гроба к могиле, скандинавы заночевали на ферме и поставили гроб в хозяйственную постройку. Позже они видят Торгунну, которая "совершенно нагая, так что на ней не было надето вообще ничего. Она хлопотала над огнем и готовила еду" в кладовой (51, пер. . Циммерлинг А. В., Агишев С. Ю.) Позже, из-за предполагаемого драуга, умирает пастух. Однажды ночью после этого, " Торир Деревянная Нога вышел из дома по нужде и отошел от сеней в сторону. Когда он хотел зайти обратно, то увидел, что перед дверьми стоит пастух".Пастух схватил Торира и бросил его к сеням. Торир вскоре заболевает и умирает, и потом бродит по округе вместе с пастухом. "Затем стал умирать один за другим, так что всего скончалось шесть человек." (53), и много людей умерло позже (54). Наконец, исландцы изгнали драуга с помощью процедуры, похожей на суд присяжных, хотя появляется и христианский элемент в виде священника, который "нес с собой святую воду и святые мощи и обошел с ними весь хутор. На следующий день священник торжественно пропел мессу и прочие службы, и тогда восставшие мертвецы и прочие привидения с Вещей Реки перестали являться".

Некоторые способы борьбы с драугами подтверждаются и в других легендах о вампирах.
Погребенный "курганный дух "была грозным созданием; он мог подняться, убить и съесть свою жертву, подобно вампиру, как это было в истории об Асмунд (Asmund)и Асвите (Аswit). В таком случае, драуг должен быть обезврежен, и предотвратить дальнейший вред от него можно, отрубив ему голову и приставив к заду, или запереть и сжечь "(Элтон,( Elton) гл. 14). Кроме того, драуг часто испытывает особую жажду к плоти, или же к крови. Сага об Эгиле Одноруком и Асмунде Убийце Берсерков (Egils saga einhenda ok Ásmundar berserkjabana) повествует о смерти Арана (Aran) и последующем его погребении в могильном кургане вместе со его лошадью, собакой и ястребом.

«В первую ночь Аран встал с кресла, убил сокола и собаку и съел их. Во вторую ночь он опять встал, убил коня и разорвал его на куски; затем он стал рвать плоть коня зубами, и кровь стекала у него изо рта, покуда он ел. Он предложил Асмунду разделить с ним трапезу, но Асмунд ничего не ответил. В третью ночь на Асмунда напала сонливость, и он пришел в себя лишь тогда, когда Аран схватил его за уши и оборвал их.

Асмунд выхватил скрамасакс и снес Арану голову. Затем он развел огонь и сжег Арана, обратив его в пепел. Асмунд направился к канату и был поднят наверх. Затем курган снова закрыли».(пер. Ю. Саксонова )

Перед смертью Арана, между ним и Асмундом, его будущим убийцей, произошло своего рода "переливание крови", когда "оба они надрезали себе вены и смешали кровь, что было равносильно клятве" (6). Эта тема повторяется в более поздней литературе, например в «Дракуле».
Северные драуги – явление явно очень древнее. Некоторые события в сагах датируются шестом веком или даже ранее, - то есть теми "доисторическими" мифическими временами, о которых Снорри как раз и повествует в Эдде. С другой стороны, "нельзя сказать наверняка, когда именно появился на свет славянский вампир [...] Его не существовало до девятого века, сам термин, обозначающий вампира, приходит из сербского языка, помогая оформить тот тип демонического персонажа , который поддерживает себя за счет жизненной силы других "(Guiley 12). Интересно, что ранние русские вампиры не часто пили кровь, но "были, по сути, хищными плотоядными существами" (Керриган 95). Вампир был более распространен на Украине и среди "неславянских народов Трансильвании" (97). Без особых сомнений, в основе этих верований на лежат представления еще времен Киевской Руси и, возможно, в конечном счете, они берут начало от готов и гепидов, которые поселились в Трансильвании задолго до римлян и славян.

Заключение

Генетика и археология показывают длительные отношения между скандинавами и жителями Восточной Европы, насчитывающей сотни или даже тысячи лет. Записи подтверждают наличие с давних времен подтвердить готов и другие скандинавов в Трансильвании и в других странах Восточной Европы. Вампиры из славянских легенд имеют много общего с скандинавскими драугами и, вероятно, появились позже. По иронии судьбы, современные «готические» вампиры, возможно, действительно обязаны своим происхождением отчасти древним готам или же их потомкам.

Оригинал статьи на английском


P.S. Статья оказалась на редкость неинформативной, хотя пара интересных моментов и есть. Единственная ценность - это буржуйские представления о нашей истории :)

P.S.2 Недавно добил и подредактировал перевод статьи по фюльгья, кому интересно - вэлком.

"Ты это название брось. Почему это - банда? Такое прозвище нам
коммунисты дали, а тебе так говорить негоже. Просто восставшие люди.
Коротко и ясно".

(с) М.Шолохов Тихий Дон

"— Как же можно без программы? Я же атаман идейный. И все мои ребята, как один, стоят за свободную личность"

(c) Свадьба в Малиновке

Чудное место Фрязино, сиречь Гребнево. В теплое время там можно увидеть чудных нимф, таких, как gvendolen и villettaaa, а зимой там собирается совсем другая публика.



В общем, мы с polundra13 наконец-то сделали это. "1-ый ударный отряд анархистов-безмотивников им. тов. В. Скородеда "Долой все!" спущен на воду прошел боевое крещение в составе банды батьки Бурбы сборного анархического батальона.

И это было здорово.

VIII
Реконструкция образа Касьяна и Вия

При общем рассмотрении образ Вия кажется очень близким к образу Касьяна, и невольно возникает искушение предположить, что Касьян является инвариантом, а Вий – позднейшим литературным вариантом. В таком случае следует ожидать, что семантические матрицы этих двух образов будут более-менее сливаться, как в общем сливается вещество фольклорной ведьмы и гоголевской ведьмы, русалки, образ сельского колдуна и образ Пузатого Пацюка (получая при этом осадок чисто литературных элементов).

Мы предпринимаем своего рода попытку реконструкции образа Вия. Однако она не претендует на полноту в силу невозможности достаточного сопоставления семантических полей образов Вия и Касьяна. Сам автор ограничивает нас в этой возможности, изображая Вия эпизодически и менее четко. Если с Касьяном связана определенная "житийная" история – его "вкинули живцем в яму" и засыпали землей, то о местопребывании и поведении Вия ничего не известно. "Прием умолчания" создает вокруг Вия ауру таинственности, а его появление делает более впечатляющим. Автор использует некоторые элементы магической символики (круг, свечи, железное лицо, железный палец Вия, руки и ноги – "как корни" [30, 179]), имеющие языческую ритуальную семантику, причем делает это завуалировано, допуская многозначность самого акта появления Вия ("появление страшилища" – "пришествие божества"; "нападение демона" – "акт божественного жертвоприношения").

Образ Вия частично реконструируется в контексте повести. Вий живет в лесу (он приходит в церковь из окружающего леса, его появление предвещает вой волков), под землей, возможно, в норе или пещере (покрыт землей). Как подземный обитатель, он не привык ходить по земле – поэтому "поминутно оступается", у него "подземный голос", сам он "приземистый" [30, 179].

Как "касьяноподобное" существо, Вий появляется в церкви в неурочное время – обычно же Касьян появляется только в свой день, 29 февраля. В гоголевском тексте акцент делается на неожиданности его появления – его приводят специально, и то в конце третьей ночи, когда истощаются все попытки ведьмы и нечистой силы одолеть Хому.

Вий связан с нечистой силой, но не является одним из демонов – здесь можем усмотреть рудимент амбивалентности Касьяна "святой" – "недобрый". В. Пропп отмечает, что "… в гоголевском "Вие" черти не видят казака. Черти, могущие видеть живых, это как бы шаманы среди них, такие же, как живые шаманы, видящие мертвых, которых обыкновенные смертные не видят. Такого шамана они и зовут. Это – Вий" [21, 73].

В сцене "узнавания" Хомы Вий не губит его сам, а только открывает его демонам. Вий здесь выполняет роль "доброго" Касьяна – не сам святой губит человека, а лишь открывает демонам то, что не свято – и они действуют с "божьего попущения", данного Касьяном. Наблюдатель, не видящий астральных существ, а видящий только Вия, смерть Хомы понимает как следствие взгляда Вия. Но глаз Гоголя видит больше – эту смерть вызывают насланные Вием демоны. Образ Вия двоится: сначала Хома видит "огромное чудовище в своих перепутанных волосах", со страшным взглядом, создается своего рода "проекция" Вия "во всю стену" [30, 178].

После того, как ведьма "нарицает" существо его именем и вызывает его, оно изменяет облик и проявляется как человек в железной маске ("лицо железное" [30, 179]), с длинными веками.

Отметим еще одну необычную деталь – его тело и руки – "как корни" (то есть дерево).
Вий имеет деревянное тело и железное лицо – его облик напоминает языческого идола (у Перуна из пантеона Владимира – тело деревянное, а голова серебряная) [14, 98]. Здесь можем усматривать намек на принадлежность Вия к пантеону высших славянских божеств. Особенно важна трансформация образа Вия из обычного, пусть и пугающего, "чудовища" в "приземистого человека" с железным лицом – в данном ситуативном контексте перед ним, как перед идолом, должно свершиться жертвоприношение. Этот атрибут формирует ритуальную канву происходящего, когда действо в церкви осмысляется как ритуал.

Образ Вия "выламывается" из "собрания нечисти" и выразительно дистанцируется относительно него. Следуя народно-мифологической логике, такую позицию может занимать именно Касьян (он находится на одном уровне с ведьмой и нечистой силой). Как мы отмечали, его хронотоп шире, чем у Иуды в староукраинской фольклорной и книжной традиции – Иуда выступает в узко ограниченном, связанном контексте, его местопребывание – ад.

В ином положении находится Касьян: его выход из пещеры или вообще не ограничен, или же лимитирован 29 февраля, или високосным годом. Двадцать девятого февраля Касьян молится в церкви, стало быть, его появление возможно и в другое время. Вий сохраняет рудиментарную семантику лесного, подземного божества: его появление предвещает вой волков, он покровитель леса и лесных зверей, а волки – это его собаки. Возможно, он покровительствует оборотничеству – на это указывает его связь с волками и оборотничество ведьмы-панночки. Функция всевидения, установления справедливости свидетельствует о "божественном" начале Вия. Его определение "человеком" не противоречит его возможной божественной природе – боги Перун, Велес, Даждьбог, по мифологическим представлениям русичей, жили как люди на земле (характерная для божества персонализация).

Чем мотивировано появление Вия в церкви по зову ведьмы? Как связана смерть ведьмы с появлением Вия? Очевидно, Вий, как божество правосудия, приходит наказать Хому за убийство девственницы ("панночки"). Ключом к пониманию данной ситуации является одна из функций Касьяна: "Касьян вважається покровителем дівчат, батьки моляться йому, щоб він оберігав дочок у чистоті й цнотливості" [7].

Хотя относительно чистоты ведьмы возможны сомнения (вспомним ее садо-мазохистский акт с псарем Микиткою), но формально за ней закреплен статус "панночки", и она подпадает под патронат Касьяна-Вия. Вий приходит как бы в ответ на проклятие, адресованное отцом ее неизвестному убийце.

Напомним, что отождествление Вия с imago отца, наказывающего Хому за сексуальное извращение, принято в психоаналитической школе исследователей. Также важно понять ситуативный контекст общения Хомы с ведьмой. Чувство страха и гнева приводит к неконтролированному проявлению агрессии, когда Хома, вместо бегства, сам сел верхом на ведьму и бил ее поленом. Ведьма лишь забавлялась с Хомой, а он применил против нее грубую физическую силу. Поэтому смерть Хомы является наказанием за преступление, санкционированное высшей демонической силой – Вием.

Характерно, что Вий не убивает Хому, не разрывает его тела. Он только указывает на Хому. Н. Гоголь называет причину смерти Хомы – страх, но не обычный страх чего-то "страшного”" а экзистенциальный страх вины. Хома Брут не выдержал страшного, инфернально-божественного взгляда Вия, не смог честно взглянуть ему в глаза.

Для адекватного сопоставления образов Вия и Касьяна мы должны учитывать полисемантичность образа Касьяна и его генезис. Касьян – оригинальное явление украинского двоеверия, находящееся в одном ряду с Иваном Купало, Параскевой Пятницей, Ильей-громовиком. Это синкретический образ, в котором семантика св. Касьяна-Римлянина наложилась на более древний пласт лесного подземного божества. Очевидно, он не являлся цельным и сохранял рудиментарную семантику божества. В различных преданиях Касьян проявляет амбивалентность: он то святой угодник, борющийся с чертом, то злое демоническое существо.

Интересно, что он выступает и как стихийный дух воздуха: "Касьяну подчинены все ветры, которые он держит на двадцати цепях, за двадцатью замками. В его власти спустить ветер на землю и наслать на людей и на скотину мор (моровое поветрие)" [16, 45].

Имеет смысл говорить об эволюции образа Касьяна. Касьян – живой организм, прошедший этапы формирования на базе славянского двоеверья оппозиционных – христианского и языческого –значений, завершившийся этапом профанации сакрального смысла.

С начала XIX до середины XX века образ Касьяна, как и ряд сходных мифологических персонажей, переживает процесс профанации и теряет языческую сакральную семантику. Взгляд здесь трактуется как злой и губительный, причем необычайно могущественный.

Вия можем считать литературной фиксацией древнего образа Касьяна и ряда его компонентов, потерянных уже в XIX веке. Для исследователей представляет интерес сопоставление Вия с Касьяном в записях не только XX века, а более ранних, тем более, что записи Назаревского сделаны не в ареалах законсервированного фольклора. Предполагаем, что это позволит сделать более полные выводы о генезисе Вия.

IX
Взгляд

В образе Вия Гоголь фиксирует семантику культового ритуала и древнеязыческую идею сакрального, всевидящего, демиургического взгляда. Вообще в народных верованиях славян глазам уделялось особое значение – с помощью взгляда человек мог повлиять на судьбу другого человека, на гипнотической силе взгляда основывалась народная магия и колдовское действие – не случайно, "чарівник, утративши зір, більше не в змозі чарувати, а тому стає безпечним" [7, 347].

Взгляд связан с возможностью принести вред живому существу – человеку, зверю (домашним животным) или растению (посевам) – и эту возможность в гипертрофированном значении и воплощает Вий. "Міфомислення також тлумачить погляд як проникнення вглиб людини, магічний контакт і діяння. Тому необхідно “замкнути очі” ворогам, не дати їм “витріщати очі” [19, 249].

В языческой теологии глаза человека напрямую сопоставлены с божеством: украинцы “вірили, що людські очі утворилися від сонця, про це дізнаємося із замовлянь” [7, 347].

Внешне придерживаясь фольклорной схемы, Гоголь развивает тему, свойственную европейскому литературно-мистическому сознанию XVIII–XIX веков, тему “рокового визуально-акустического контакта с потусторонней сферой” [4, 157].

Личность человека деперсонализируется и растворяется в надличностной родовой стихии – у Гете Вертер перед смертью мечтает “раствориться в бесконечности”. И у него же (в “Фаусте”) блаженные мальчики переживают ужас, когда “серафический отец” вбирает их в себя, в свои глаза. Параллель гоголевской темы находим в немецком романтизме – в “геологических новеллах” Тика и Гофмана (“Руненберг”, “Фалунские рудники”) сплетаются тема земли, олицетворенной в металлическом чудовище или повелительнице стихий, с темой утраты личности, поглощенной ее
темным духовным субстратом. Схожую тему развивает Гофман в “Песочном человеке” и осложняет ее мотивом магической оптики.

Эта тема в 30-е гг. проникает в русскую романтическую прозу, в частности, в созданную под влиянием Гофмана повесть К. Аксакова “Вальтер Эйзенберг” герой которой теряет личность и растворяется в гипнотическом взгляде женщины.

По наблюдению М. Вайскопфа “и Вий отражается в своих зрачках, то есть вбирает в себя душу “агнца” – Хомы”. Это подчеркивает непрочность, зыбкость индивидуального статуса персонажей Гоголя. Хома как бы приобщается к сонму нечистой силы, проявляя двуплановую семантику “духа”. “Иначе говоря, сохранение и потеря “духа” внутренне синонимичны и выявляют субстанциональную причастность Хомы к демонам, тоже названным “духами”.

Ввиду маргинального статуса Хомы и его безродности, его смерть можно воспринимать как невольное возвращение в “мир души”.

В теософии Е. Блаватской лик Божий представляется страшным лишь духовно незрелым людям, не раскрывшим свое внутреннее “Я”. М. Вайскопф сопоставляет ситуацию с философом,
глядящим на Вия, с “Асханью” Г. Сковороды, где говорится о духовном исходе из Египта:“Чем тебе виновато верхнее твое око. Ты сам оное открываешь, устремляясь на погубление свое”. Гоголь же акцентирует только негативное, смертное восприятие “божественного взгляда”, и “в образе Вия, по замечанию Лаферрьера, василиск русских и немецких писателей бесповоротно сливается с гностическим сатанинским Змеем” [4, 162].

Заключение
В ходе исследования мы пришли к выводу, что образ Вия восходит к фольклорному прототипу, которым является Касьян украинских народных верований. В основных чертах образ Вия
совпадает с образом Касьяна, однако полностью сопоставить их семантические матрицы невозможно из-за того, что образ Вия – фрагментарный, эпизодический, автор умалчивает о его происхождении и местопребывании. Безусловно, фольклорный образ Касьяна был творчески осмыслен и трансформирован Гоголем в образ новый, литературный. Гипотеза А. Назаревского
представляется наиболее убедительной среди прочих, ее разработка позволяет раскрыть латентные значения образа Вия, частично реконструировать его, связать воедино разрозненные элементы сюжета, осознать общую логику повести.

Вий сохраняет рудиментарную семантику Касьяна как лесного, подземного божества, а также ряд его древних компонентов, которые были утеряны в XIX веке. Автор делает намек на принадлежность Вия к пантеону высших славянских божеств, уподобляя его облик языческому идолу Перуна. В этом образе автор актуализирует значимые языческие компоненты – идею рокового
взгляда, визуального влияния, магнетизма.

На повесть и сам образ Вия в определенной мере повлияла европейская романтическая традиция, с которой был знаком автор. С немецким романтизмом связаны образы бестиальных существ,
наполняющих церковь, – ущербных, разорванных тел. Описывая их, а также Вия, Гоголь предвосхищает сюрреалистическую идею телесного, как и современную идею эстетики уродливого.
Внешне придерживаясь фольклорной схемы, Гоголь развивает тему, свойственную европейскому литературно-мистическому сознанию XVIII-XIX веков, тему рокового визуально-акустического контакта с потусторонней сферой.

Одно из значений Касьяна является ключом к пониманию причины появления Вия в церкви: Вий-Касьян, как божество правосудия, приходит наказать Хому за убийство девственницы. Таким образом, принятие гипотезы Назаревского позволяет раскрыть тайну появления Вия в церкви и причину смерти Хомы. Обращаем особое внимание на то, что Вий, приходящий как бы по зову отца
«панночки», в определенной мере отождествляется с образом отца, наказывающегося провинившегося сына.

Полагаем, что определенное значение в формировании образа Вия сыграли личные переживания Гоголя. Мы разделяем мнение исследователей о том, что смерть отца, последовавшая за его
болезнью, стала для Гоголя психологической травмой, которая обусловила трагизм повести, придала особое, ключевое значение образу Вия. Без сомнения, глубоко личными являются мотивы
сиротства, одиночества, страха возмездия, смерти, отраженные в повести и приобретающие особое экзистенциальное звучание в контексте всего творчества Гоголя.

В повести «Вий» Гоголь ярко демонстрирует себя как художник европейского уровня, находящийся в рамках европейского литературного контекста и идей своего времени, и в то же время
базирующийся на глубоко национальной украинской почве, использующий архаическую символику языческих верований.

Примечания:
1. Абаев В. Образ Вия в повести Н.В. Гоголя. // Русский
фольклор. Материалы и исследования, издание АН СССР. –
Москва-Ленинград, 1958. – Т. 3.
2. Афанасьев А. Поэтические воззрения славян на природу.
Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований,
в связи с мифологическими сказаниями других родственных
народов. – Москва, 1969. – Т. 1-3.
3. Беляев О. Кабинет Петра Великого. – СПб., 1800.– Отд. 2.
4. Вайскопф М. Сюжет Гоголя. Морфология. Идеология. Кон-
текст.– Москва: Радикс, 1993.
5. Виноградов И. Повесть Н.В. Гоголя “Вий”: к истории замы-
сла и его интерпретации // Гоголеведческие студии. – Выпуск 5. –
Нежин, 2002.
6. Виролайнен М., Дилакторская О. "Русская романтическая
проза эпохи романтизма" Издательство Ленинградского универ-
ситета // интернет-версия: "Русская фантастика 19 века: Н.В.Го-
голь" – sf.boka.ru/rsf-xix/gogol.htm
7. Войтович В. Українська міфологія. – К.: Либідь, 2002.
8. Воропай О. Звичаї нашого народу. Етнографічний нарис. –
Мюнхен: Українське видавництво.– 1958.
147
9. Грушевський М. Історія української літератури: В 6 т. 9 кн.//
Упорядник В.В. Яременко.– К.: Либідь, 1993. – Т. 1.
10. Державина О. Мотивы народного творчества в украинских
повестях и рассказах Н.В. Гоголя //Ученые записки Московского
городского пединститута им. В.П. Потемкина, т. 34, кафедра
русской литературы. – Вып. 1. – 1954, – С. 35.
11. Ермаков И. Очерки по анализу творчества Н.В. Гоголя. –
М., Пг., 1923.
12. Зейдель-Дреффке Б. Гоголеведение и психоанализ.
История и современность // Русская литература. – 1992. – №3.
13. Иванов В., Топоров В. Вий // Мифы народов мира.– М.,
1980.– Т.1.– С. 235.
14. Іларіон, митрополит. Дохристиянські вірування укра-
їнського народу: Іст.-реліг. моногр. Видання друге. – К.: Обереги,
1994.
15. Калоев Б. Уаиги // Мифологический словарь / Гл. ред. Е.М.
Мелетинский. – М.: Советская Энциклопедия, 1991.– С. 559.
16. Максимов С. Крестная сила. Нечистая сила. Неведомая
сила: Трилогия. – Кемеровское книжное издательство, 1991.
17. Милорадович В. К вопросу об источниках Вия // Киевская
старина. – 1896 .– № 9. – Отд. 2. – С. 48.
18. Назаревский А. Вий в повести Гоголя и Касьян в народных
поверьях о 29 февраля. //Вопросы русской литературы. Сборник.–
Вып. 2 (11), Изд-во Львовского университета.– Львов, 1969.
19. Новикова М. Українські замовляння.– К.: Дніпро, 1993.
20. Петров В. // Гоголь Н.В. Полное собрание сочинений,
издание АН СССР, 1937 г. – Т.2. – С. 743.
21. Пропп В. Исторические корни волшебной сказки/ Вступ.
ст. В.И. Ереминой; ЛГУ [2-е изд.].– Л.:Изд-во ЛГУ, 1986.
22. Сокіл В. Народні легенди та перекази українців Карпат.–
К.: Наукова думка.– 1995.
23. Сумцов Н. Параллели к повести Гоголя “Вий”// Киевская
старина. – 1892 .– Вып.3.
24. Чапленко В. Фольклор в творчестве Гоголя // Литературная
учеба, 1937. – М.-Л. –№ 12. – С. 81.
25. Франко І. Вій, Шолудивий Буняка і Юда Іскаріотській. //
Україна, журнал. – Том 1. – Январь 1907.– Киев, 1907. – С. 124, 1
пагинация.– С. 50.
26. Driessen F. Gogol’ as a short-story writer. (A study of his
technique of composition). Translated from the Dutch. – Mouton and
Co., The Hague, 1965.
148
27. Karlinsky S. The sexual labyrinth of Nikolaj Gogol. –
Cambridge; Massachussetts, London. – 1976.
28. Kolessa F. Demonological Figures in Ukrainian Folklore //
Ukraine. A Concise Encyclopedia. – University of Toronto Press, 1963.
– P. 347.
29. Mc. Lean H. Gogol’s retreat from love: Toward an
interpretation of “Mirgorod”//American Contributions to the Fourth
International Congress of Slavicists. – Gravenhage, 1958. – P. 1-20.
30. Гоголь Н.В. Собрание сочинений: В 7 т. – Москва, 1976-1979.– Т. 2.

Проблема генезиса гоголевского Вия в мировой русистике: поиск синтетического решения

Образ гоголевского Вия является предметом активной научной дискуссии. Повод к этому дал сам автор, писавший, что "Вий – есть колоссальное создание простонародного воображения. Таким именем называется у малороссиян начальник гномов, у которого веки на глазах идут до самой земли" [30, 144]. Следуя за данным авторским утверждением, ряд первых исследователей повести считали этот образ фольклорным a-priori, в частности, Н.Сумцов писал, что "из народных же поверий заимствован и сам образ Вия" [23, 472]. Таким образом в XIX веке сформировалась точка зрения, что образ Вия заимствован из украинского (славянского) фольклора как цельный, имеющий имя «Вий», и введен автором в ткань текста.

Этнограф А.Афанасьев рассматривал Вия как создание народной мифологии: "Наши сказки знают могучего старика с огромными бровями и необычайно длинными ресницами; брови и ресницы так густо у него заросли, что совсем затемнили зрение; чтобы он мог взглянуть на мир божий, для этого нужно несколько силачей, которые бы смогли поднять ему брови и ресницы железными вилами. Этот чудный старик напоминает малороссийского вия – мифическое существо, у которого веки опускаются до самой земли… В Подолии, например, представляют вия, как страшного истребителя, который взглядом своим убивает людей и обращает в пепел города и деревни" [2, т. 1, 171].

Характерно, что Афанасьев, основываясь на легендарно-сказочном материале, не называет "могучего старика" именем "Вий", и, очевидно, наименование "малороссийского Вия" дано уже "по Гоголю".

И в советской науке существовало мнение, что образ Вия восходит к исчезнувшему народному преданию: "Сохранившаяся до 19 в. украинская легенда о Вие известна по повести Н.В. Гоголя"[13, т.1, 235].

Однако в современном литературоведении утверждение Афанасьева о наличии в славянской мифологии образа Вия все более подвергается сомнению. М. Виролайнен и О. Дилакторская по этому поводу пишут: "К сожалению, Афанасьев не дает отсылки к источнику, и нельзя поручиться, не послужил ли источником для него "Вий" Гоголя" [6].

Это обстоятельство было замечено еще в начале XX века. В. Петров [20], в частности, предположил, что образ Вия не имеет фольклорного прототипа и является вымышленным.
Ученые, рассматривавшие образ Вия в психоаналитическом ключе (И. Ермаков, Мак-Лейн, Ф. Дриссен, Б. Зейдель-Дреффке), полагали, что подтекст повести имеет биографически-личностную мотивацию, импульсом к созданию Вия послужили детские переживания Гоголя, в особенности, взаимоотношения с отцом, при этом он в определенной мере идентифицируется с образом отца.

Другие ученые (И. Вагилевич, И. Франко [25], М. Грушевский[9], О. Державина [10]) признавая фактор соавторства Гоголя и коллективного народного Гения в создании образа Вия, писали о трансформации одного образа либо компиляции отдельных элементов и мотивов сказочно-мифологических образов.

В рамках этих общих подходов к рассмотрению генезиса гоголевского Вия существует множество отдельных гипотез. Но если другие исследователи стремятся выявить всю полноту культурно-мифологических параллелей к образу Вия, то нас интересуют не типологические, а генетические связи этого образа. При анализе главных версий прототипа Вия мы стремимся к синтетическому,
плюралистическому решению этой проблемы, и поэтому перед нами возникает особая задача: мы должны учесть возможность существования реального фольклорного (культурного) прототипа
Вия, влияния литературной традиции, а также фактор авторского строительства образа.

I
Гномы

Именно благодаря Гоголевской мистификации образ Вия фигурирует в фольклорных сборниках как реальный и существующий в устном народном творчестве, однако при этом, как правило, отсутствуют источники заимствования. Сюжет и образы повести после ее публикации распространяются в народной среде, и возникшие народные рассказы фактически дублируют ее содержание.

Замечено, что в повести Гоголя отражен сюжет народных сказок о езде парубка на ведьме, ее смерти и последующем чтении над нею Псалтыри. Но главное расхождение между повестью и ее
фольклорными аналогами заключается в том, что все сказки данного цикла обходятся без Вия, он заменяет в них традиционный образ "старшей ведьмы". Исследователи старались решить эту
проблему. В. Милорадович писал, что сама наружность Вия "указывает на какое-то подземное божество смерти", и он, вероятно, "для усиления впечатления" "введен в повесть из других
народных сказок, посторонних мотиву о смерти ведьмы и отчитывании ее парнем" [17, 48].

О. Державина пытается согласовать утверждение Гоголя с кажущимся отсутствием гномов и Вия в украинском фольклоре. Она пишет, что "нет оснований не верить Гоголю", "подобный образ был взят Гоголем все же из народной легенды" и изображен в соответствии с другими персонажами народной демонологии (напр., леший, водяной), "в которых воплощены были явления природы и жизни, внушающие суеверный страх; Вий – подземное существо, как бы божество смерти" [10, 35].

В. Петров писал, что Гоголь, отступая от известной сказочной схемы, заменил традиционную "старшую ведьму" "нефольклорным образом Вия", при этом "образ Вия создан самим Гоголем", пожалуй, даже не на фольклорных источниках. Вводя Вия в сообщество гномов, Гоголь невольно отсылал исследователей к немецкой мифологии, так как именно из нее и взяты "гномы". Поэтому образ Вия нередко трактовался исследователями как вольное производное немецкой романтической традиции. В.Петров отмечал: "Появление Вия в конце повести соответствует развертыванию сюжета в народной сказке, но то, что в Вии и в гномах подчеркнута их близость к земле, к природе, – это сближает Гоголя с немецким романтизмом" [20, 743].

Вопрос о Вие не сводится к проблеме гномов. Фольклорный аналог гномам при желании можно найти и в украинских сказках ("земляний дух", "земляний дідько") [28, 347]. Очевидно, Вий был искусственно привязан автором к гномам. Он не похож на гнома – маленькое антропоморфное существо ростом с палец, имеющее длинную бороду и нередко ноги козла или гусиные лапы. Здесь следует иметь в виду время написания повести "Вий", когда украинские и русские сказки не были еще изданы в современном объеме, и читатель был знаком с национальным сказочным наследием преимущественно в виде стилизаций, лубочных книжек. Мы предполагаем, что Гоголь,
настраиваясь на сознание тогдашнего читательского круга, знакомого с западноевропейским фольклором, сказками братьев Гримм с их эльфами и гномами, для целенаправленной рецепции
своего образа назвал Вия "гномом".

II
Кунсткамера

С немецким романтизмом связаны образы бестиальных существ, наполняющих церковь. М. Вайскопф пишет, что в повести, особенно в ее первом варианте, "упор сделан именно на зооморфной автономизации частей тела (бестиальные существа, состоящие из рук или “из одних ног", "только из головы", "из одних только глаз с ресницами"). Мы находим здесь, в отличие от сцены скачки, ситуацию, абсолютно обратную натурфилософскому единству мира – "одного общего организма, которого частные члены, – как писал Велланский, – суть все животные, а существенная целость представлена человеком". Трупное разложение мира равнозначно духовной гибели церкви" [4, 166].

Образы ущербных, разорванных тел относят нас к идее первичного, доисторического хаоса, в их описании Гоголь предвосхищает сюрреалистическую идею телесного и вообще современную идею эстетики уродливого. Эти образы не свойственны славянскому фольклору, и видимая дисгармония этого отрывка с общей канвой повести вынудила автора изъять его из рукописи.

Интересно рассмотреть вопрос, какие впечатления реальной жизни могли отобразиться в повести "Вий". И. Виноградов полагает, что на создании образов "гномов", вероятно, с казались впечатления Гоголя от посещения Петербургской кунсткамеры. Анатомические препараты, приобретенные Петром I в Голландии у профессора анатомии Ф. Рюйша, произвели на Гоголя удручающее впечатление. Он увидел: "… Анатомические препараты, разделенные по классам и заключающиеся в 19 больших великолепных со стеклянными дверями шкафах, вокруг зала по
стене расположенных… В 1 и 2 шкафах содержится собрание кож… из… которых… верхняя кожица… с когтями весьма искусно с младенческой руки снятая… и различные руки и ноги младенческие, приготовленные посредством состава Г. Руишем… заслуживают особенное внимание… В 17 и 18 заключаются скорбные и другие к ним принадлежащие части… Как в сих… так и в других… шкафах расположены понизу разные человеческие уроды (monstra), коих число свыше 100 простирается… Наконец 19 шкаф составляет собрание костей со многими оставами, из которых большие расставлены по разных местах нижнего зала" [3, отд. 2, 30,34]. Эти препараты, очевидно, послужили "отправной точкой" для созданных Гоголем чудовищ: "Из них возвышалось какое-то
черное, все покрытое чешуей, со множеством тонких рук, сложенных на груди, и вместо головы вверху у него была синяя человеческая рука… С вершины самого купола со стуком упало на
середину церкви какое-то черное, все состоящее из одних ног; эти ноги бились по полу и выгибались, как будто бы чудовище желало подняться. Одно какое-то красновато-синее, без рук, без ног протягивало на далекое пространство два своих хобота и как будто искало кого. Множество других, которых уже не мог различить испуганный глаз, ходили, вились и летали в разных направлениях. Одно состояло только из головы, другое из одного отвратительного
крыла, которое летало с каким-то шипением".

Принимая во внимание тонкую душевную организацию Гоголя, его впечатлительность, можем предположить, что фантом Вия мог возникнуть на основе именно этих впечатлений.

III
Вий – образ отца

И. Ермаков [11] впервые рассмотрел повесть в психоаналитическом ключе. Его труд, малоизвестный на родине, был воспринят в среде западноевропейских и американских ученых. К сожалению, ученый не смог адекватно оценить все факты из жизни Гоголя и нередко искусственно выбирал из его биографии те ситуации и детали, которые могли послужить иллюстрацией к теории З.Фрейда. Он исходит из того, что Гоголю был свойствен "комплекс" по отношению к отцу.

Превосходство отца было настолько большим, что только после его смерти Гоголь развился
из ребенка в юношу и стал самостоятельным. Одновременно у него появляется чувство вины перед отцом и страх перед возможным наказанием. Исходя из этих предпосылок, И. Ермаков берется за
комментирование повести. Полет Хомы Брута на ведьме рассматривается как эротическое прикосновение с оттенком садизма, за которое Вий наказывает Хому. Вий же является
образом отца, всевидящего Бога. Мак-Лейн [29, 1-20], следуя за Ермаковым, связывает Вия с наказующим началом, которое в гоголевском подсознании идентифицируется с образом отца.

Ф.Дриссен [26] прямо отождествляет Вия с умершим отцом, которого Гоголь любил, но который призван наказать его. Писатель будто чувствовал вину перед отцом и пытался искупить ее своим христианским аскетизмом. С. Карлинский [27], в свою очередь, акцентирует внимание на том, что старуха-ведьма оставляет Хому и его друзей ночевать у себя при условии, что они будут спать в разных комнатах. Она якобы подозревает любовную связь между ними. Анализу психоаналитического подхода к творчеству Гоголя посвящена статья Б. Зейдель-Дреффке [12, 122-129].

М. Вайскопф считает, что подтекст повести имеет биографически-личностную мотивацию. Он разделяет мнение Карлинского о том, что в "Вие" отразились гоголевские школьные впечатления,
однако не находит в них особых признаков "ностальгии по веселому мужскому товариществу" ("happy male camaraderie"). Исследователь приводит биографические реминисценции, сопоставляя фразы из повести с отрывками из писем матери за 1824-1826 гг. М. Вайскопф в определенной мере использует опыт психоаналитического подхода к повести, и в то же время ставит его применение в определенные рамки, в которых он имеет объективное научное значение. Он пишет: "Биографические аналогии такого рода показывают лишь то, что распространенное сближение покойного отца Гоголя, как и неведомого отца Хомы, с Вием, не лишено реальной подоплеки; но
их изолированное изучение, автоматически выводящее анализ повести на банальный путь "вины перед отцом", или, допустим, сулящее заманчивое сопоставление сурового сотника с Д. Трощинским, а сюжета в целом – с какими-то житейскими ситуациями в Кибинцах, грешило бы наивным редукционизмом. Личностный слой в В. ("Вие" – А.З.) сплетается с рядом других и
набирает функциональную значимость только в их насущном взаимодействии" [4, 142].

IV
Вий и ваюги

В.Абаев полагает, что нельзя игнорировать ясное заявление Гоголя и ставить под сомнение фольклорное происхождение Вия: "Надо… видеть в Вие именно то, чем он является по Гоголю:
колоссальное создание украинской мифологии и демонологии" . "Очевидно, Гоголь считал Вия центральной фигурой тех народных украинских поверий, на основе которых было создано его произведение" [1, 304].

Ученый проводит параллель между Вием и индоиранским демоном Vayu. Его имя в старославянском имело бы фонетическую форму Вьй, а в украинском – Вій. Древнеиранское божество подверглось профанации после принятия христианства, и в двоеверии стало демоном смерти. Его имя отсутствует в украинском фольклоре в силу действия табу – "запрета на имена нечистой
силы", и в глухих отголосках дошло до писателя: "Только Гоголю посчастливилось еще услышать народные легенды об этом зловещем существе" [1, 307].

Если Вий генетически восходит к Vayu, то логично предположить, что он сохраняет определенные черты прообраза. Ваюг – это "одноглазый великан-циклоп, великан с пестрой бородой и даже семиголовый великан. Уаиги (ваюги – А.З.) населяют башни, замки, пещеры" [15, 559].

В отличие от ваюга, у Вия два глаза и нет бороды. Осетинская мифология ничего не говорит о смертоносном взгляде ваюги, длинных ресницах или веках, о железном лице – важных атрибутах
Вия. Мы видим, что не все внешние черты этих образов идентичны, и в этом случае они являются типологически разными.

Мысль о возможности индоевропейских корней имени "Вий" выглядит довольно заманчиво. Однако его этимология может иметь и украинскую почву. К. Чапленко высказался за украинское
происхождение этого имени: "За это говорит, во-первых, свидетельство самого Гоголя…, а во-вторых, украинская этимология имени "Вий": оно образовано от слова "вія" верхнее веко вместе с ресницами” [24, 81].

При этом, предполагается, что женское нарицательное существительное превратилось в мужское собственное "Вий" по примеру превращения слова "струя" в "Струй" в повести Жуковского "Ундина".

V
Шолудивый Буняка

Сюжеты о Шолудивом Буняке происходят из ареала законсервированного фольклора Карпат. Эти легенды относятся к топониму Погоня и выполняют "объяснительную" функцию происхождения названия. Иоаникий Галятовский одним из первых записал легенду из этого цикла. В ней говорится о военной баталии князя Романа Галицкого с ордой татар, возглавляемых ханом Бунякою.

После главного удара князь Роман преследовал войско Буняки до реки Тисменицы, где окончательно его разгромил. На месте победы был построен монастырь, который "называється Погоня для того же там Роман воєвода погнал и разогнав татаров…" [22, 123].

Т. Окуневский записал в с. Погоня легенду, в которой князь Роман отрубил "недовірку Буню" голову, она же долго катилася и была остановлена возле монастиря.

В других вариантах легенд Буняка назван "шолудівим розбійником", нападавшим на местные села. Но "один князь" победил его. "Самому Бунякові відрубано голову, котра котилась й бігла так
з місця битви, що ледве догнали її в нас за містечком Тисменицею. Тому й місце названо Погонею" [22, 123].

Исследователь фольклора Карпат В. Сокил отмечает: "У зображенні зазначеного демонічного персонажа превалюють міфологічні риси: довгі брови, з-під яких не видно було очей; вії піднімали залізними вилами, а від погляду провалювались міста і села” [22, 123].

Веки, поднимаемые вилами, смертоносный взгляд – на основании этих атрибутов И. Вагилевич сравнивает Шолудивого Буняку с Вием.

М. Грушевский считает Шолудивого Буняку "паралельним образом Змія, Кощія і подібних фантастичних істот". Анализируя цикл сказок о Буняке, М. Грушевский приходит к выводу, что с течением времени героические мотивы этого образа нивелировались, а фантастические усилились. В записях, начиная с 17 века, Буняка фигурирует не столько как предводитель вражеского войска, сколько как фантастический людоед и разбойник. "В одніх варіантах – се велетень космічних розмірів: могили і вали толкуються як сліди "Бунякового воїнства", що пройшло весь світ і на місцях свого спочинку насипало землю з своїх ходаків. В інших – се кістяк-людоїд з
смердючими тельбухами, що живе в старих валах і городищах та пожирає людей. Або се гном-вій, з такими довгими віями, що їх два хлопи мусять підіймати вилами: він добивається руки царівни і гонить за нею по всій Україні" [9, т. 1, 324].

Персонаж указанного варианта легенды имеет два выразительных общих с Вием элемента: длинные веки, которые он сам не в состоянии поднять, и губительный взгляд (хотя значение взгляда
Вия несколько иное, о чем ниже). В целом же образ Вия проявляет незначительную корреляционную связь с образом Буняки: он – не людоед и не великан, он и не скелет с гниющими внутренностями.

Как персонаж демонический, Вий не имеет отношения к историческому хану Буняке. И дело не только во внешних атрибутах, а в разной функциональной роли этих образов. Буняка не имеет суверенной роли в сказочном массиве, он выступает в местных топографических легендах и ограничен этиологической ролью объяснения возникновения холмов и валов, топонима
Погоня. Действие Буняки как исторического и фантастического персонажа соотнесено с прошлым, здесь сюжетная линия сохраняет имплицитное воспоминание о борьбе Руси с кочевниками. Как
видим, Буняка имеет довольно узкий хронотоп. Действие же Вия лимитировано настоящим временем и локализировано помещением церкви и, возможно, лесом и усадьбой сотника – Вий находится вне
главного хронотопа Буняки. Его появление в церкви не носит объяснительной функции возникновения какого-либо топонима или явления.

VI
Апокрифический Иуда и Вий

И. Франко считал образы Шолудивого Буняки и Вия родственными и восходящими к одному источнику – украинской апокрифической легенде об Иуде Искариотском. Ученый пишет о присутствии демонической фигуры, сходной с Вием, в народних верованиях: "уявління про почвару з довгими повіками, які цілком закривають очи і які лиш іноді, в надзвичайних випадках постороннї руки підіймають залізними вилами – що таке уявління єсть в устній традиції укр. народа" [25, 50].

Этот общий образ, следуя Франко, мог трансформироваться в нескольких фольклорных персонажей, выступающих под разными именами, но имеющими одно происхождение. Ученый комментирует "Софроніїв реєстр" с небольшим дополнением об Иуде-предателе, найденный им в рукописном сборнике, хранившемся в библиотеке Василианского Свято-Онуфрейского монастыря во Львове. Это
дополнение, по мнению Франко, принадлежит к концу первого века нашей эры и, возможно, является одной из самых древних апокрифических легенд об Иуде Искариотском.

Франко отмечает, что легендарная традиция в полной мере отразилась в этом отрывке: в нем бывший избранник Иисуса предстает страшилищем, мало похожим на человека. У него распухшая
от жира голова, которая не позволяет протиснуться сквозь узкие улочки. Его тело покрыто язвами и кишит червяками, а глаза заросли веками так, что он не может видеть свет.
Исследование генезиса образа Шолудивого Буняки находится вне рамок нашей статье. Мы остановимся на сопоставлении образов Вия и Иуды как самостоятельных. В апокрифическом образе Иуды и гоголевском Вие находим только один общий элемент: заросшие веками глаза и злой, демонический взгляд. Представим схематически все семантические значения этих образов:

Иуда (апокриф)                              Вий

предатель                                   судья (наказывает Хому)

изгой (живет один) –маргинальность          в окружении демонов –центральное положение

заживо гниющий                              в земле (но не гниющий)

затруднение передвижения:                   Затруднение передвижения: шаткость шага – из-за 
" .." – из-за                                 “неумения” ходить по земле (разное значение)
болезни                        

общее уродство (распухшая                   устрашающий (железное лицо, палец)
голова)

заросшие веками глаза                       заросшие веками глаза

демонический взгляд – злой,                 демонический взгляд – открывающий невидимое      
недобрый                                    (разная семантика)

фатальная смерть                            фактически бессмертный 

Апокриф ничего не говорит о смертоносном взгляде Иуды – хотя он и является недобрым, лихим, но все же остается взглядом человеческим. Атрибуты этих образов могут казаться схожими, но
на самом деле они имеют различную семантику, а некоторые из них прямо противоположны.
Полагаем, что Иуда фигурирует в рамках хронотопа деяний Иисуса Христа, в настоящем же его locus ограничен адом. Иными словами, Иуда как персонаж высшей народно-христианской мифологии может выступать в узко ограниченном, связанном контексте, и его не может вызывать "нечистая сила" при решении своих споров, как она вызывает Вия. По Данте, душа Иуды заключена в 9
круге ада, в центре земли, ее грызет Люцифер, и появление Иуды в хуторской церкви означало бы его освобождение из ада.

Как видим, за значительный период времени обнаружен ряд важных параллелей к образу Вия. Однако найденные аналогии нередко ограничиваются лишь отдельными схожими чертами во
внешности (длинные ресницы, губительный взгляд) и подземном обитании персонажа. Вий – сложный и затемненный образ, семантическое поле которого не совпадает ни с одним из рассмотренных выше фольклорных персонажей.

VII
Вий и Касьян (гипотеза А. Назаревского)

Существует гипотеза, согласно которой фольклорным прототипом Вия является св. Касьян – персонаж суеверных народных преданий. Ее выдвинул А. Назаревский, исследовавший поверья о
"Касьяновом дне" 29 февраля из разных регионов Украины, в т.ч. Полтавского и Нежинского. В народном мировоззрении "в образе самого Касьяна причудливо переплелись черты христианского святого с чертами демонического существа, носителя зла, губительной силы" [18, 42]. Здесь объединились верования в "дурной глаз" и существ, обладающих смертоносным взглядом, и образ святого Касьяна Римлянина превратился в сугубо фольклорный и фантастический.

В народных представлениях "Касьян – человеческое существо, хоть и очень необычное. В одних поверьях он хороший, "праведный", даже "святой", в других – великий грешник, связанный с
"нечистой силой" [18, 42].

Отметим амбивалентность, присущую образу Касьяна: это святой, борющийся с чертом, и, с другой стороны, злое существо: "он даже не считается святым и не признается русским, а самое имя Касьян слывет как позорное" [16, 43].

Касьян – "страшний чоловiк", который живет где-то в лесу, "затворник, живе у замурованому стовпі десь у лісу чи у печері", он представляется в народном воображении как очень высокий,
"великий мужчина", "здоровий, сивий, страшний чоловік", покрытый сплошь длинными волосами, с суровым лицом.

И гоголевский персонаж представлен как человек: "увидел он (Хома – А.З.), что ведут какого-то приземистого, дюжего, косолапого человека" [30, 179]. В черновиках повести он имеет
"исполинский рост", как и Касьян. Он покрыт "черной землей" и говорит "подземным голосом" [30, 179]. Касьян, по некоторым поверьям, живет в пещере или же три года лежит в земле, а на
четвертый (29 февраля) встает. Главный атрибут Касьяна – это губительный взгляд, от которого болеют и умирают люди, животные, вянут растения и гибнет все живое. Касьян – "з довгими, до самої землі, віками на очах, а тому він нічого не бачить" [ 18, 44] или же имеет "аж до землі вії на очах" – эти веки (ресницы) поднимает нечистая сила вилами или лопатой. Аналогично у Вия "длинные веки опущены были до самой земли…", "все сонмище кинулось подымать ему веки" [30, 179].

А. Назаревский склоняется к мнению, что писатель знал простонародные предания о Касьяне, и что в образе Вия он изобразил в основных чертах именно его. При этом ученый отмечает, что по определенным соображениям Гоголь "не мог сохранить его церковное имя, имя "святого" и создал для него… новое…" [18, 46]. Эта мысль была взята под сомнение И. Виноградовым. Он утверждает, что Гоголь не мог избрать в качестве прототипа образа Вия преподобного Кассиана Римлянина (5 в.), и "выдвинутая Назаревским гипотеза… не соответствует идейному содержанию повести в целом" [5, 101].

Действительно, Назаревский не пишет о религиозности Гоголя и его восприятии святых. "Выбранные места…" и переписка писателя свидетельствуют об уважительном отношении Гоголя к
святым, и И. Виноградову кажется невероятным, что писатель стал бы наделять одного из них чертами демоническими.

Исследователь подвергает сомнению достоверность фольклорных материалов, собранных Назаревским. Он пишет: "Как представляется, статья Назаревского, написанная в эпоху развернувшихся в СССР в конце 1950-х – первой половине 1960-х гг. ожесточенных гонений на Церковь, не может считаться (в основной своей части) объективным научным исследованием” [5, 101].

Действительно, А. Назаревский использует материал, собранный им в 1920-х гг. во время проведения широкой атеистической кампании. Для сбора фольклорных данных о Касьяне он использует анкету, разосланную в 1927 г. Этнографической комиссией АН УССР и повторенную в 1928 г. в отрывном календаре "Книгоспiлки". И. Виноградов замечает в вопросах анкеты предвзятый подход [5, 101].

Однако мы не думаем, что идеологический пресс негативно отразился на исследовании А. Назаревского, во всяком случае, его результаты в целом представляются объективными и
находящимися в русле общей фольклорной версии. Вряд ли ученый взялся бы преднамеренно «очернять» образ святого Касьяна, в чем его de-facto обвиняет И. Виноградов. Дело в другом. Фольклорный Касьян отнюдь не является св. Касьяном Римлянином, этот образ
сформировался под влиянием украинского двоеверия. В украинском фольклоре Касьян предстает скорее негативным, нежели позитивным персонажем, о чем свидетельствуют этнографические записи. О.Воропай пишет: "В народних приповідках і легендах Київщини та Лівобережжя цей святий виглядає понурим і злим чоловіком" [8, 226]. Он отмечает длинные брови и ресницы Касьяна, которыми объясняется его временная слепота и губительный взгляд. Аналогично оценивают этот образ и другие фольклористы. Характерно, что О. Воропай, ознакомленный с легендами о Касьяне, прямо сопоставляет его с Вием: "Цей образ (Вий – А.З.) використав Микола Гоголь у своїй повісті "Вій" [8,226].

Продолжение статьи